16-летние подростки выпили со своей пожилой учительницей, а потом изнасиловали ее и убили. Педагогическая поэма наших дней не приснилась бы Макаренко и в страшном сне. Пожилая сельская учительница пьет со своими учениками на лавочке “горькую”, после чего они ее насилуют и зверски забивают насмерть бутылкой из-под водки. “Пил — убил” — по статистике, после кражи это самое распространенное в России преступление. Кошмарный случай в Краснодарском крае прогремел на всю страну, но ни во время расследования, ни на суде трое 16-летних подростков так и не смогли объяснить, зачем они это сделали. — Так выпили ж!.. — лишь пожимали плечами пацаны, осужденные за изнасилование и убийство на девять лет. — Жизнь мы себе испортили! — буркнул Андрей Мелешко, главный заводила в троице. О несчастной учительнице никто из них даже не вспомнил. Выжженная степь обрывается прямо у моря. Вдоль берега жмутся поближе друг к дружке машины с краснодарскими и московскими номерами. В станице Должанская на берегу Азовского моря — пик сезона. Лето, жара, теплая вода — как и в любом курортном местечке, сейчас самое время заработать на весь оставшийся год. В Должанке, как ее ласково называют местные жители, хорошо встречать старость. Многие так и делают — отработав на Севере не одно десятилетие, покупают здесь домик и остаются навсегда. Помотавшись по стране и уйдя на заслуженный отдых, возвращаются в родные края бывшие должанцы, каждый четвертый житель здесь — пенсионер. Для всех остальных, по большому счету, это не жизнь, а вилы. На восьмитысячную Должанку 320 рабочих мест. Зарплата в совхозе тысяча — от силы полторы тысячи рублей, да и ту задерживают. Сначала всей станицей выходили в море, но браконьерское счастье оказалось недолгим, на тот же промысел одновременно с россиянами вышли и братья-украинцы. Дружно тянули они сети до тех пор, пока рыбы в Азове практически не осталось. Следом загнулся и рыбсовхоз, где трудилась половина мужского населения станицы. Потом в Должанке перестали освещать улицы, и по ночам здесь уже не один год хоть глаз выколи. Если б не водка, большинство станичников не знали бы, чем вообще себя занять: земля здесь не плодовитая, мелкая картошка, и та с трудом растет. Идти в фермеры нет никого смысла. Даже расходы на посевную не отобьешь. Александр Иванович Мартышко выгодно отличался от прочих жителей Должанки. Работал техником на Ейском авиационном заводе, что в 40 км от станицы, где зарплату худо-бедно, но платили всегда, выпивал умеренно, по праздникам, даже спортом занимался: бегал по утрам по семь километров вдоль косы. Жену свою, учительницу физкультуры в местной школе, не обижал, более того, помогал ей во всем, и об этом знала вся станица. — Валентина Петровна была настоящей женщиной и очень тяжело переживала бытовые неудобства. Поэтому не любила никуда ездить, особенно в поездах: не помыться, прическу толком не сделаешь, — вздыхает Александр Иванович. — Так что с ребятишками на спортивные соревнования ездил вместо нее обычно я. С Валентиной Петровной он прожил 20 лет. Трижды она была беременна, и трижды — выкидыш. Диагноз “невынашиваемость” не оставил надежды на рождение ребенка, и супруги в конце концов смирились. Благо у Валентины Петровны была дочка от первого брака, ее-то они и растили. Александр Иванович часто уезжал в командировки, базы истребителей были тогда по всей стране, и их нужно было обслуживать. В конце 80-х он по контракту работал в Ираке, Валентина Петровна приезжала к нему в Багдад. Из загранкомандировки, незадолго до первых американских бомбежек, они вернулись с новенькой “восьмеркой”, на тот момент самой дорогой машиной в станице, кучей нарядов и впечатлений. “На Валентину Петровну всегда было любо-дорого смотреть: она очень аккуратно и со вкусом одевалась, — частенько завидовали ей менее обеспеченные коллеги. — С учениками — она вела до 5-го класса — была строга, но справедлива. И искренне обижалась, что физкультуру никто никогда всерьез не воспринимает”. Сама она с детства выступала в цирке и считалась очень перспективной гимнасткой. Все ее друзья разъехались в Москву и Ленинград, а Валя не захотела родителей бросать и поступила в ближайший физкультурный институт. Они и сами не поняли, когда между ними пробежала черная кошка, но постепенно они стали чужими друг другу. У них уже были внуки, когда в один ужасный день Александр Иванович собрал свои вещи и ушел из дома. — Если бы я с ней остался, этого бы не случилось, — казнит он себя теперь.А кто не пьет, скажи?“Валь, возьми себя в руки — вон у меня тоже муж ушел к молодой, и у Любки тоже”, — как могли, успокаивали ее подруги. Через два года после того как они расстались, Александр Иванович действительно встретил молодую женщину, и в 49 лет наконец-то стал отцом. В жизни Валентины Петровны светлых сторон практически не было: парализовало отца, инвалида войны, и ей пришлось забрать его к себе. Дочка с очередным мужем устраивала жизнь в Сибири, оставив ей маленького сына Эдика. Она по-прежнему выглядела моложе своих лет, к ней даже сватались, но, встретив на улице бывшего мужа, она переходила на другую сторону. Кому-нибудь из них нужно было уехать из станицы, но такой возможности ни у нее, ни у него не было. А видеть его счастье было выше ее сил. И Валентина Петровна, читавшая раньше по вечерам зарубежную классику, нашла нового утешителя — бутылку. Доработав до 55 лет в школе, она ушла на пенсию. Андрей Мелешко и Сашка Бражник гремели на всю школу. Хулиганье, вечная головная боль всех учителей. То мелочь у мелких пацанов отнимут, то напьются на улице и ломятся назад в классы. — Я сколько раз со всеми ругалась: все мероприятия в школе проходили с алкоголем, в магазинах детям с 12 дня его продают, — говорит мать Мелешко. — Нет у школьника денег на пачку сигарет, так ему по штучке продают. Своего Андрюшку она боготворила и всегда за него стояла горой, чего бы сынок ни натворил. Светленький, симпатичный — ангелочек и только, единственный ребенок. Отец давно в инвалидной коляске, из-за болезни ему по очереди отняли обе ноги. Андрей знал: лучше уж на лавочке переночевать, чем домой пьяным вернуться. Мать будет орать на всю улицу. Вот и не возвращался, родители вечно вытаскивали его из всяких притонов. — Мелешко не раз возили в район на комиссию по делам несовершеннолетних, но становилось только хуже: он все наглел и наглел и в конце концов потерял всякие ориентиры, — говорит бывший завуч Людмила Ильинична. — У нас в соседней станице Камышевацкой есть реабилитационный центр для трудных подростков из неблагополучных семей, мы отправляем туда тех, у кого сложное положение — нечем зимой топить избу, нет денег на еду. Но Мелешко всегда отказывались. Потом Андрей вообще перестал учиться, и его в 8-м классе оставили на второй год. Но и это не помогло — в итоге парня отправили в вечернюю школу. Сашка Бражник считался парнем способным, особенно легко ему давалась математика. Воспитывала его одна мама. С Мелешко дружил с детства, вместе хулиганили, потом, как ни уговаривали его остаться, перевелся в “вечерку”, к Андрюхе. Как к ним прибился тихоня Артур Бонин, никто так и не понял, скорее всего на почве любви к алкоголю. Классика жанра — папа с мамой познакомились в местах не столь отдаленных, дома вечный притон: “гас”, “квас” и дым коромыслом.Мамы всегда договорятсяПацаны бухали уже с утра. То у детского садика посидят, то у магазина. “Дядь Вань, мы уже по домам собираемся”, — пряча бутылку, отчитались они, когда к ним вечером подошел местный участковый. Через полчаса в магазин отправилась Валентина Петровна — в тот день ее внучке исполнился год, и не пропустить стопку-другую по такому поводу она не могла. — Опять сидите пьете! Шли бы учились! — не удержалась она, увидев, мягко говоря, слегка нетрезвую троицу. Слово за слово, разговоры “за жизнь” короткими не получаются. За закуской пошли к Валентине Петровне. — Конечно, ей нельзя было с ними выпивать, это была ее трагическая ошибка, — качает головой судья Сергей Панченко, рассматривавший дело об убийстве сельской учительницы. — В мое время такое было просто невозможно: для нас учителя были существами высшего порядка, я сам класса до третьего был уверен, что они даже в туалет не ходят. Для Мелешко, Бражника и Бонина таких возвышенных категорий не существовало — для них она была обычной несчастной сельской теткой, их бывшей училкой физры, с которой, оказывается, можно запросто побухать на лавочке. Можно? Оказывается, да. А надоест ее нотации слушать — и по башке стукнуть. Ее нашли утром за домом. К ноге привязан шарф, за него они ее тащили. Разорванные трусы, окровавленная одежда. Вместо лица — вмятина. “Эдь, Эдик, да что же это такое? Я вся в крови!” — соседка слышала, как она звала внука, это были ее последние слова. Как следует из приговора, Мелешко, Бражник и Бонин нанесли 56-летней Мартышко В.П. не менее десяти ударов бутылкой по голове каждый. Они били ее до тех пор, пока она не захлебнулась в крови. А перед этим изнасиловали. В обычной и извращенной форме. За месяц до случившегося эти же пацаны завалились в дом к своей однокласснице с топором. Требовали деньги, которые она им якобы задолжала. Выпили с ее мамой. Ушли куда-то. Снова вернулись — уже без топора. Снова выпили, переспали с мамой, забрали все, что показалось ценным: серебряную цепочку стоимостью 230 рублей, серебряное кольцо (110 р.), магнитофон (500 р.), набор отверток (60 р.), наручные часы (30 р.) Утром мама девочки пошла к мамам мальчиков, и те ей добро вернули. — Не насиловали мы Валентину Петровну — она сама хотела, — заявили пацаны на суде. У нас, мол, по-другому не принято, а если что не так — мамы договорятся.“Эффект края”Если бы в какой-нибудь шведской деревне трое подростков завалились к соседке с топором, с ними бы знали, что делать: психологи, врачи и в итоге — электронный браслет на руку. Их бы пока не стали сажать, но за ними бы следили. И они бы знали — в следующий раз, не дай бог, все будет по-взрослому. В Должанке в прокуратуре больше месяца не могли понять, что это было — разбой? грабеж? — а пьяная троица бродила в это время по станице и ухмылялась. Раз с топором можно брать что хочешь, отчего ж чего-нибудь новенького не попробовать? — Причины детской и подростковой агрессии изучаются давно и описаны во многих учебниках, — говорит главный детский психиатр России Владимир Волошин. — Здесь может быть дело и в общебиологических причинах: например, мальчик ловит бабочку и отрывает ей сначала лапку, потом крыло, ему все интересно, и он опытным путем ищет границу, через которую переступать нельзя. И может быть патология. Тогда уже с такими подростками должны работать психологи и психиатры. Тюремное население России за последние 10 лет увеличилось почти в полтора раза и при этом заметно помолодело. Число несовершеннолетних, задержанных за правонарушения, возросло почти вдвое и составляет, по данным правозащитников, примерно 900 тысяч человек. Около 60 тысяч из них, то есть 15 процентов, — это дети младше 14 лет. Криминалисты утверждают: посидит пацан на зоне три года — и все, без вариантов, из него получится рецидивист. Эффект шока проходит через год, дальше наступает адаптация. Практически нет случаев, чтобы мальчишки потом не пришли на взрослую зону. — Когда ребенок болеет, его лечит педиатр. У нас же детей — а по международной конвенции они дети до 18 лет — судят, как взрослых, — говорит один из разработчиков пакета законов об ювенальной (детской) юстиции Олег Зыков. — Между тем во всем мире уже доказано, что в основе детской преступности, как правило, лежит насилие в семье и ведомственный произвол. Собственно, поэтому во Франции в 80 процентах случаев ребенка рассматривают не как правонарушителя, а как жертву. Жертву того же психологического насилия, когда взрослые не желают или не могут понять проблемы ребенка. Существует масса коррекционных программ, о которых многие педагоги и социальные работники даже не догадываются. Ребенок прогуливает школу, у него нелады в семье — один звоночек за другим. Реакции нет, и дети продолжают расширять границы вседозволенности. Ребенок не объект для репрессий, а субъект реабилитации — такова, по-мудреному, суть ювенальной системы, действующей практически во всем мире. У тех, кому нет 18, все свое: свои детские суды, психологи, психиатры, следователи. В Ростовской области, где уже почти два года в порядке эксперимента действуют ювенальные суды, отмечено существенное падение рецидивной преступности. В станице Должанская о ювенальной юстиции даже не слышали. Там и инспектор по делам несовершеннолетних почти не бывает — дорого, не наездишься, 28 рублей в одну сторону, столько же в другую. — Дети часто заходят поговорить, посоветоваться, так что же теперь, дверь не открывать? И ругать их тоже нельзя, ведь убить могут, — переживают педагоги, которые не знают, как теперь вести себя с учениками. А по станице собирают подписи во все инстанции. “Сделайте так, чтобы Мелешко, Бражник и Бонин в Должанку больше никогда не вернулись. В колонии они окончательно в зверей превратятся. Мы их боимся. Очень!” О том, что в Должанке чуть ли не половина семей неблагополучные, а школу прогуливают через одного, никто старается не думать. |