Жизнь состоит из вопросов, загадок и надежд, побед и поражений, из триумфов Добра и Зла.

Европа Большого Раскола медленно уходит в историю, но недоверие и подозрительность еще живы. Они порождают многие неопределенности, формирующие факторы новой неуверенности т.е. новые вопросы.

Две тенденции схватились сегодня насмерть - глобальной интернационализации и национализма, экономической интеграции и властного эгоизма элит. Очевидно обострение и таких давних противоречий, как стибальность и свобода, гражданские права и природный авторитаризм государства.

Однако то, что происходит на пространстве Восточной и Западной Европы, вовсе не является неким изолированным фактом. Создалась совершенно новая геополитическая обстановка, появились новые политико-экономико и нравственно образующие факторы всего мирового развития.

Прекращение холодной войны и ядерной конфронтации, переход моей страны на другие измерения жизни,причем - системного характера, образование на территории Советского Союза 15-ти новых государств положили конец двухполюсному миру и привели к возможности образования однополюсного монополизма, что само по себе опасно, ибо опасен любой монополизм.

Окончание холодной войны дало результаты, которым трудно найти аналоги в современной истории. Прежде такие перемены наступали, как правило, после мировых войн или сопоставимых с ними катаклизмов. На этот раз они пришли без военной конфронтации. Советский Союз показал миру, что обращение к общечеловеческим ценностям, к здравому смыслу, к новому общественному устройству, наконец, не обязательно должны пройти полосу кровопролития, хотя и не могут быть безболезненными, что и продемонстрировала чеченская авантюра, спровоцированная интересами старого военно-промышленного комплекса и стоящими за ними так называемыми национал-патриотическими силами.

В целом же, энергия распада СССР пошла внутрь,а не вовне, что избавило Европу и мир от новых катаклизмов. Как говоря, повезло.

Вхождение новых государств в устоявшуюся структуру международных отношений - процесс всегда непростой , особенно, когда речь идет о странах, ослабленных внутренними кризисами. Мы помним, как долго и мучительно умирал колониализм.

Но сегодня мы говорим не просто о распаде бывшей великой державы, о новой перекройке земной карты, но, к сожалению, и о формировании новой конфигурации той же по сути конфронтационной модели мира, от которой мы с таким трудом ушли. И в этом смысле возня на тему "расширения НАТО" далека от интересов столь необходимой стабильности в Европе. Это - пораженческая политика демократии.

Объективизируя проблему, надо сказать, что возникновение новых азимутов конфронтации в известной мере обусловлено положением России на стыке разновекторных политических сил: на Западе - интегрирующейся Европы; на Востоке - Японии и стремительно выходящей на авансцену мировой экономики и политики группы стран АТР, а также Китая, на Юге - огромного массива развивающихся стран с растущими националистическими устремлениями и идеологией фундаментализма.

В этих условиях выпадение государств бывшего Советского Союза из мировой системы государств означало бы резкий дисбаланс в современном мире, нарушение равновесия, которое так или иначе на протяжении почти полувека помогало сохранять мир в Европе, да и в мире, сдерживать конфликты за ее пределами, исключало применение средств массового поражения.

Европейскую модернизацию надо, на мой взгляд, рассматривать в контексте глубоких подвижек и в других регионах мира. Приходит в движение вся система регионального баланса сил в АТР. Активнее в глобальном плане становится Япония. Нельзя исключать возможность дестабилизации в Китае на национальной основе. Под детонирующим воздействием геополитического вакуума, видимо, произойдет эскалация территориальных споров в Азии. Вероятна реанимация конфликтных факторов "второго порядка", таких как панмонголизм, споры за острова в Южно-Китайском море, новая волна "вьетнамизации" Индостана появились признаки африканского шовинизма и т.д.

Наконец, буквально на глазах нарастает процесс перегруппировки исламского фундаментализма, создаются основы для того, чтобы в перспективе бросить геополитический вызов странам развитого Севера. Эта тенденция особенно опасна в свете нарушения динамики демографического баланса между Севером и Югом.

Таким образом, окончание холодной войны может породить новые глобальные неутойчивости. Вероятно, возникает необходимость создания новой структуры международной безопасности, включающей как Росию, так и другие государства Содружества, определенная корректировка их национальных концепций безопасности.

Видимо, с учетом всех этих факторов и следует рассматривать события, которые продолжают свой бег в России, странах Содружества и Восточной Европы.

В моде сегодня банальная премудрость. Она гласит, что народы СССР и стран Восточной Европы вдруг прониклись национальным духом и собственным самосознанием и сбросили гнет системы большевизма, а некоторые из них - и советское имперское господство.

Факты говорят, что все это так и есть. Но реальная картина гораздо сложнее. Она не допускает, на мой взгляд, унификации причин и следствий, оперирования различными категориями, безотносительно к историческому и социальному их контексту.

Возьмем Советский Союз. Страна сложной истории. Возможно, что применительно к некоторым народам правомерно говорить о ситуации национального их принижения, которая была как при царизме, так и в советское время. Но правомерно говорить и о другом: если сравнивать СССР с империями колониалистского характера, что часто делали и делают, то нельзя не отметить многих странностей этой "империи". В частности, то, что метрополия не только не обогащалась за счет "колоний", но немало отрывала от себя в интересах создания "визитных карточек" для стран Востока, ибо идея мировой революции продолжала дышать, а Восток считался резервом такой революции.

Что же касается Восточной Европы, то здесь картина еще интереснее. Как известно, этот регион населяют народы, столетия назад сформировавшиеся как этнические образования, и накопившие многовековой опыт государственности. Первые университеты в некоторых из них были открыты за несколько веков до открытия Америки. Страны с боатейшими духовным наследием, со своими конфессиональными и политическими традициями. И пусть они периодически подпадали под иностранное влияние и господство, входили в состав различных союзов и империй, но они сохраняли национальную самобытность, свое отчетливое лицо.

Не думаю, что можно безоговорочно согласиться и с тем, что большевизм в СССР или в отдельных странах Восточной Европы пал под напором национализма. Он пал под напором времени, исчерпав резервы развития в рамках диктатуры. А национализм, будучи старой болезнью человечества, а также за неимением других серьезных идейно-политических течений, занял освободившееся место, не более того. Кроме того, национализм является испытательным полем для политиканства, спекулятивных игр на патриотизме и т.д.

Говоря так, я никоим образом не хочу принизить ни национальные движения, ни обескуражить их сторонников и лидеров. Интересы истины требуют, однако, обходиться без преувеличиений. Думаю, не погрешу против исторической правды, если выскажу предположение: не начнись в Советском Союзе процесс глубокой и далеко идущей Реформации, никакие национальные силы ни в одной из стран региона не смогли бы добиться не только прихода к власти, но и сколько-нибудь стабильного политического влияния в течение ближайших десяти лет, хотя какие-то коррективы и могли быть внесены в функционирование системы (разоружение, права человека, эмиграция). Я помню, как на заседаниях ПКК лидеры некоторых восточно-европейских стран ( Вост.Германии, Румынии, Чехословакии, Болгарии ) яростно боролись за сохранение уже отживших порядков.

Таким образом, к ситуации, что сложилась ныне в Восточной Европе и бывшем СССР, не подходит безоговорочно ни представление о национализме как форме и способе социально-исторического и духовного самосознания и самоопределения народов - эти процессы прошли здесь намного раньше; ни прямолинейное деление на государства-угнетатели и государства-жертвы - трудно представить себе жертву, живущую в полтора-два лучше своего притеснителя; ни столь же прямолинейное противопоставление национализма и большевизма - вспомним хотя бы предельно националистический режим Чаушеску. Не является исторической случайностью и то, с какой легкостью в России срастается сегодня большевизм с национализмом.

И уж тем более нельзя отожествлять национализм и сепаратизм. И хотя два эти явления связаны теснейшим образом; и хотя выдвижение лозунгов национализма чаще всего неотделимо от требования той или иной формы и меры этнического сепаратизма - все же связь тут неоднозначная. В Молдове и России, например, в разной степени, но проявились тенденции к сепаратизму не на национальной, а на региональной основе.

Нет, в этой части мира мы имеем дело не только с общесоциальными и общеисторическими закономерностями, но и с весьма своеобразной концентрацией общественных мутаций.

Почему так происходит? Как известно, "национализм" принадлежит к числу тех явлений, определить которые весьма затруднительно, если вообще возможно.

Когда человек, которого политики еще не успели или не смогли обмануть, говорит о своей или чужой нации, всякий раз осознанно или интуитивно, но неизменно он обращается к таким характеристикам личности и народа, как язык, взгляды на жизнь, привычки, нечто особое в стиле мышления, манере общения, способах излагать свои чувства и переживания, строить отношения с другими.

Таким образом, понятие национального характеризует прежде свего некую культурную общность и сферу сознания.

Правомерно утверждать, что история национализма, наций, национального - это история постепенного расширения культурно-исторических ценностей.

Итогом такого расширения, оказывается вытеснение биологических норм и отношений социальными, замена силовых регуляторов общественной жизни - нормативными, правовыми или экономическими, усложнение как социальных, так и управленческих структур, увеличение числа уровней координации общественной жизни, объема обратных связей.

И когда сегодня произносят слово "национализм", чаще всего подразумевают именно такое содержание, но с поправками на время.

Следует заметить, что именно из этого национализма за последние 200 лет выросли не только наивысшие достижения цивилизации, но и крупнейшие войны, включая две мировые; выросло явление империализма и колониализма; выросло множество национальных эгоизмов, современная система международных отношений, политика баланса сил и национальных интересов.

Сделать вылазку в историю я позволил лишь потому, чтобы сказать, что именно на почве национализма родилось и более узкое, преимущественно политическое понимание национализма как права каждой национальности на "самоопределение вплоть до отделения", на собственное национальное государство.

Понятно, почему возникла потребность в таком праве и его признании в колониальном мире.

Но современный мир живет или хотя бы пытается жить по иным законам. Он способен гарантировать, в числе прочих, и это право. Но именно поэтому реализация права на собственное национальное государство начинает сегодня приобретать признаки опаснейшего анахронизма.

И хотя от сепаратистских устремлений не свободно, пожалуй, ни одно современное многонациональное государство, наиболее дестабилизирующая вспышка сепаратизма произошла в бывшем "социалистическом мире".

Почему?

Пусть предшествующие рассуждения послужат точкой отсчета в моих дальнейших рассуждениях. Говорить дальше я буду о ситуации в бывшем СССР, поскольку достаточно хорошо ее знаю, а о положении в странах Восточной Европы коснусь лишь частично.

В идеологии и политике большевизм был воинствующим проповедником интернационализма. На практике же многое обстояло совершенно по-другому. В частности, большевизм как практика идеи коммунизма оказался едва ли не самым благоприятным полем для прорастания национализма.

Почему это стало возможным?

Причин много, но прежде всего хотелось бы удостоверить сам факт. Многим наблюдателям, живущим на Западе, все коммунистические страны, как их называли там, или социалистические, как их называли у нас, казались на одно лицо. Такой подход - сугубо идеологический, а потому далек от действительности.

На самом же деле, многие "социалистические страны" в более или менее откровенной форме декларировали и проводили в жизнь политику своей особости, своего специфического пути. Полагаю, никто не станет отрицать, что совершенно откровенно такую политику вели КНР и Албания, Венгрия и Югославия, Польша и ГДР. Менее акцентируя фактические различия, но делая на них гораздо больший упор, свою особую линию вели и ведут КНДР, Вьетнам, Куба. Вовсе не были механическим слепком с СССР Чехословакия, и Болгария. О Румынии я уже говорил.

Однажды Михаил Горбачев попросил меня побывать под прикрытием отпуска в некоторых странах социалистического содружества и провести с их лидерами конфиденциальные беседы о перестройке в СССР и наших замыслах. Я встретился с первыми лицами ГДР, Чехословакии, Болгарии, Венгрии. С генералом Ярузельским разговор состоялся в Москве, а вести беседу с Чаушеску считалось делом бесполезным. Так вот, общего языка найти не удалось, кроме венгерских и польских руководителей. Остальные в ответ на наше предложение подумать о новой концепции развития Содружества - концепции свободного социалистического выбора - упорно говорили о том, что они и так свободны, что у них уже идет перестройка, но своя, что у них свой путь и т.д.

Понятно, что они не хотели перемен, цепко держались за власть, но были правы, когда утверждали, что у них своя специфика и они не собираются копировать СССР. Впрочем, им никто такого и не предлагал.

Иными словами, если мы говорим о династическом национальном государстве Европы ХУ-ХУШ веков, о национальном государстве буржуазно-демократического типа конца ХУШ-ХХ веков, то у нас не меньше оснований признать факт коммунистического национализма, коммунистического национального государства второй половины ХХ века.

Так было не только в Восточной Европе или в Азии, но и в самом Советском Союзе.

При сильном ограничении своего внешнего суверенитета бывшие союзные и многие автономные республики в составе СССР внутренне весьма различались по их общественно-политическому портрету и были по сути ничем иным, как тоже коммуничтическими национальными государствами, только, повторю, с урезанным суверенитетом. По существу такими были все союзные республики, кроме России.

В сущности, реальные структуры управления в социалистических странах оказались почти идеальными для возрождения и развития управленческих отношений, основанных на феодальной зависимости, клиентелизме, клановых структурах. Антидемократизм, отсутствие нормальных обратных связей в обществе, доведенный до крайнего идиотизма принцип демократического централизма - все это на протяжении многих десятилетий привело к формированию самодостаточной, оторванной от общества элиты, естественно, формировалась в большинстве своем из лиц титульной национальности.

Например, Армения, Азербайджан, Грузия, Узбекистан, Туркмения в составе СССР принадлежали к числу тех республик, где была особенно высока доля титульного народа в общей численности населения; где, соответственно, была особенно высока доля этой национальности в составе местной компартии и ее руководства, элиты в целом.

Не будем забывать, что социалистические страны и республики часто образовывались на основе территорий и народов, которые уже имели к этому моменту собственную государственность. Так было в Прибалтике. Так было в Восточной Европе. Так было в Китае. Сложнее была ситуация в советской Средней Азии и на Кавказе - но и в составе российской империи эти территории пользовались существенной мерой автономии во внутренних делах, а традиции государственности во многих из этих стран гораздо древнее российских ( Таджикистан, Узбекистан, Армения).

Конечно, лидеры бывших советских республик были зависимы от Москвы, но на местах не существовало какой-либо реальной ответственности местных элит перед своими народами, населением в целом. Если отношения с Москвой казались внешне верноподданическими,- а тут почти все были большие театралы - то внутри республики руки у элиты были практически развязаны. Москва страховала их от всех социально-политических рисков. Конечно, в ситуациях кризиса Москва могла сменить местного вождя, но по отношению к номенклатуре в целом выступала фактически гарантом незыблемости ее существования, ее господства и ее безответственности. И на Москву, ее глупость, злую волю или что-то иное из того же ряда было очень удобно сваливать ответственность за все нелады и безобразия в республике.

На уровне элитного слоя симбиоз национализма с феодальным большевизмом оказался глубоким, прочным и по-своему естественным.

Как иначе объяснить поведение лидеров национальных республик, когда они были самыми яростными критиками Горбачева за развал СССР, соцсодружества и комдвижения - мне тоже тут досталось, - но как только изменилась обстановка они в одночасье из интернационалистов превратились в поклонников.

Перестройка ударила по многим личным амбициям. Объективно подрывался тот триумвират партаппарата, госаппарата и силовых структур, включая ВПК, который фактически правил страной после смерти Сталина. Москва переставала быть гарантом неуязвимости местной элиты в целом. Наконец, реакционеры и консерваторы в Москве прилагали немало усилий к тому, чтобы мобилизовать сопротивление Реформации в бывших союзных республиках и в странах Восточной Европы. Коммуно-национальным элитам предстояло бороться за свое самосохранение, и это оказалось очень удобно делать под национальными и националистическими лозунгами, что фактически и произошло.

Здесь в их распоряжении оказались два эффективных средства: национальная интеллигенция и националистические движения.

Верхушка национальной интеллигенции, пригретая и обласканная , в том числе и материально, старой системой, почувствовала - и достаточно обоснованно, - что в условиях реального рыночного соперничества ее теплое место может оказаться прохладным.

Националистические движения казались поначалу вполне контролируемыми средствами управляемой социальной дестабилизации как способа давления на Москву. В результате локальный коммунизм стал быстро эволюционировать в локальный же национализм на уровне элит.

Конечно, было бы неправильно полагать, что процессы стихийного, демократического национализма "снизу" не играли своей роли. Причин для протеста было немало. Пороки централизованного планирования и управления; мелочная бюрократическая регламентация всего и вся; бесчувственность Москвы и ее неуклюжесть; всевозможные пропагандистские, и особенно атеистические и прочие кампании - все это и многое другое, особливо тяга к унификации всего и вся, воспринимались в республиках прежде всего сквозь призму национального сознания и культуры.

Внутренняя парадоксальность локального национализма спровоцировала появление сепаратизма весьма специфической разновидности. Я бы назвал его иждивенческим сепаратизмом.

Внешне соблюдался весь декорум стремления к суверенному государству. Гипетрофированное значение придавалось , придается и сейчас символике такой государственности.

Но что меня поражало на протяжении всех этих лет в "движении за суверенитеты", так это почти полное игнорирование реальной жизни. Скажем, станет завтра республика полностью самостоятельным государством: чем и как оно будет жить? С какими же экономическими и социальными проблемами столкнется внутри самого себя? Как и за счет чего станет их решать? Где и чем будет зарабатывать на жизнь в мировой экономике?

Доминировала психология, в которой четко прослеживались две ноты. Во-первых, что все в материальной жизни почему-то останется прежним; мы станем суверенными и будем делать что и как хотим, но СССР сохранит с нами все прежние экономические связи и отношения, дотацию и т.п. Во-вторых, что "Запад нам поможет". Если бы эмоции не утопили здравый смысл, то, наверное, можно было понять, что подобные надежды пусты как барабан.

У сепаратизма в бывшем Советском Союзе типично социалистическая природа, воспитанная десятилетиями уравниловки, распределительства, тотальной зависимости от государства.

Это сепаратизм иждивенцев, обидевшихся на старые структуры за то, что они вдруг оказались несостоятельными.

Это сепаратизм безответственных элит, не привыкших задумываться над бедами и страданиями простого человека.

Это сепаратизм системы, которая внутренне держалась на жестком принуждении и которая рассыпается, когда такое принуждение долее невозможно.

Это сепаратизм экономики, основанной не на общем рынке, а на тысячах натуральных хозяйств.

Это сепаратизм мелкого и преступного политиканства, обрекающего страну и мир на возникновение новых нежизнеспособных образований.

Говоря так, я никоим образом не отрицаю самого права народа на национальную государственность. Право это неотъемлемо в мире конца ХХ века.

Но возникает естественный вопрос; как и в инетресах кого оно используется? Кто правомочен говорить от лица народа? Насколько народ контролирует сепаратистскую политику?

К сожалению, по всем этим пунктам ситуация в моей стране далеко не столь прогрессивна, как она, возможно, представляется наблюдателям со стороны. Ибо нельзя игнорировать центрального, на мой взгляд, обстоятельства: сепаратизм и национализм в СССР - но особенно сепаратизм! - возникли и обрели нынешние масштабы не как путь и средство обновления, а как способ сопротивления ему.

Мои слова - не тоска и не жалоба. Советский Союз не мог сохраниться в прежнем виде. Но полагаю, что определенная форма конфедерации могла быть жизнеспособной. Я считаю, что только та форма государственного устройства является наилучшей, которая не мешает человеку и его семье быть свободными и счастливыми.

Вот почему я настаиваю на исторической исчерпанности политических лозунгов национализма и сепаратизма. Национальное сплошь и рядом оборачивается националистическим. Вместо любви к своим - ненависть к инородцам. Вместо стремления трудиться - жажда кого-то бить, за что-то мстить, восстанавливать якобы утраченную справедливость. Вместо прав личности - наглое их попрание. Вместо социального мира - войны и конфликты.

В сущности, во многих частях бывшего СССР националзм и сепаратизм оказываются пока что способом мимикрии и выживания прежних элит и властных структур, отбросивших только риторику большевизма.

Национализм и сепаратизм на территории СССР создали страшную человеческую проблему - проблему разделенных семей. Не буду говорить об очевидном: когда человека ставят перед необходимостью выбирать между верностью идее суверенитета и верностью своей семье, мы имеем дело с аморальным выбором. Аморальным потому, что никакая политика, никакие властные амбиции не имеют права ставить человека перед подобной дилеммой.

Доля смешанных браков в стране колеблется от 4 до 28 процентов (самая низкая она в Армении, самая высокая - в Латвии), в среднем по бывшему СССР это 17,5 процентов, более 12 миллионов браков - то есть, считая с детьми, не менее 40 миллионов человек. О каких правах человека, о каком демократизме, государстве на службе общества, а не наоборот, можно при этом говорить? А ведь к этим миллионам надо добавить еще большее число людей из семей однонациональных, но оказавшихся сейчас невольными "иностранцами" в тех местах, гди они сами, а нередко и их предки прожили всю свою жизнь. Татар, например, за пределами Татарстана живет больше, чем в самой этой республике. В стране уже сотни тысяч беженцев, а в самое ближайшее время их счет может пойти на миллионы.

Ситуация не ограничивается территорией бывшего СССР. Во все более сложный клубок запутываются отношения между пуштунами, таджиками, узбеками и некоторыми другими народами на территориях Афганистана, Пакистана, некоторых республик бывшей советской Средней Азии. Вокруг молдавской ситуации сталкиваются национализмы не только самой этой республики, но и Украины, России, Румынии. У всех перед глазами опыт Югославии. Можно вспомнить историю - через какие войны, какую кровь и какие жертвы прошли национальные государства Европы хотя бы только за последние двести лет.

Вот почему я не считаю нынешнюю вспышку национализма и сепаратизма чем-то прогрессивным и не приветствую ее. Полагаю, что беловежские соглашения России, Украины и Белоруссии явились плодом конъюнктурного политиканства, а не ответственной политики.

На мой взгляд, международное сообщество должно занять куда более решительную позицию по отношению ко всем тем своим членам - не только в Восточной Европе и бывшем СССР, но повсеместно, - которые не могут или не хотят сдерживать свои воинственные инстинкты. Если этого не сделать, волны националистического "домино" могут зайти очень далеко, охватить десятки стран мира.

Нечто эквивалентное нюрнбергскому трибуналу должно стать постоянно действющим международным институтом, с четко разработанной и принятой ООН процедурой, перечнем наказаний, инструментами правового и практического обеспечения.

И каждый потенциальный "воитель" должен знать, что может закончить свои дни на тюремных нарах. Ибо посягательство на жизни людей -- это всегда преступление, совершает ли его банальный уголовник или же политики, прикрывающие собственный эгоизм и бездарность, нравственную слепоту и презрение к народу высокими словами о патриотизме и достоинстве государства.

В современном мире невозможно рассадить всех по национальным заповедникам. И чем глубже будут заходить процессы сепаратизма, тем больше будет нищих и обездоленных, тем сильнее окажутся стимулы в пользу все новых и новых межнациональных дележек, конфликтов, переделок границ.

Необходим поиск рациональных, опирающихся на науку и прагматизм, путей построения современной государственности. Таких, которые выводили бы нас на государство сильное, дееспособное, эффективное. Но безусловно подконтрольное обществу, служащее его интересам, при необходимости видоизменяемое. Но это станет возможно лишь в том случае, если политически и в сознании людей будут разведены понятия "национального" и "государственного".

Народов, находящихся в колониальной зависимости, в мире больше нет. Речь сегодня о другом. О соблюдении прав каждого конкретного человека. И о праве для людей любой национальности сохранять свой язык, культуру, общение, веру, традиции. Вот эти конкретные права и должны обеспечиваться - что вовсе не обязательно требует самостоятельного государства.

Землячества, культурные автономии, национальные клубы, школы, церкви, издательства, газеты, театры, телевидение - все, что необходимо, и сколько необходимо человеку, должно быть обеспечено. Но этническое государство, образуемое вновь на пространстве, где исторически сложилась многонациональность - это ничем не обоснованная и сильно дестабилизирующая привилегия.

И в то же время должна быть на деле обеспечена свобода сепаратизма, но при соблюдении определенных условий;

- если за отделение выскажется явное большинство населения на демократически организованном и проведенном референдуме под наблюдением ООН;

- если последующее принятие решения об отделении осуществляется в соответствии с заранее установленными конституционными и другими нормами;

- если все процедуры по практическому осуществлению отделения, все связанные с этим споры, претензии и т.п решаются исключительно политическим или судебным, но не военным путем.

Если при этих условиях большинство населения высказывается за отделение, значит, у них есть для этого достаточно сильные и серьезные мотивы.

По мере того, как мир продвигается ко все более тесной зависимости, взаимосвязанности, целостности, к глобализации все большего числа сфер и направлений деятельности, становится все более очевидной потребность,

во-первых, в переходе к территориально-государственному устройству и управлению, когда государственность оказывается не способом и формой национального становления и самовыражения, но всего лишь организационной структурой в интересах человека и общества,

во-вторых, во внутренне согласованной лестнице территориально-социальных структур управления, которые начинались бы на уровне города, деревни и через регион и государство входили бы на глобальные структуры.

В заключение скажу так: если еще до недавнего времени движения за национальную независимость были сраведливыми, прогрессивными, демократическими, сегодня, в конце ХХ столетия, они вырождаются в борьбу политиков за власть, в борьбу за властные резервации, которые неизбежно ведут к нищенству людей и духовной деградации.

Право на национальную независимость священно, но осуществление его принадлежит только народу, а не интересам власти.

Таким образом, в наши дни, когда мир идет к единству, к экономической и культурной глобализации, сепаратизм выступает как антидемократическое явление, являясь основным источником фашизма и национального противостояния.