Глава 1

Народы нашей страны, общественность, ветераны войны широко отметили 50-летие Победы над гитлеровским фашизмом. Всем миром признано всемирно-историческое значение этой победы. Отдавалось должное великому подвигу советского народа, его армии, храбрости ее солдат и офицеров, военному искусству полководцев.

Однако в последние годы со стороны определенных кругов за рубежом и в нашем Отечестве была развернута широкая кампания по фальсификации истории Великой Отечественной войны и дискредитации одержанной нами победы. В ход были пущены самые невероятные домыслы: что основным виновником развязывания войны является Советский Союз, что страна серьезно не готовилась к войне, а армия начала и закончила войну, не умея воевать, что вооружение ее было слабым, что потери наши во много раз превышали потери фашистских войск, и многое другое. Вынашивались даже планы проведения Нюрнбергского общественного процесса, призванного обелить фашистскую Германию и взвалить вину за развязывание войны на Советский Союз.

Некоторые скоропалительно “прозревшие” писатели, историки и журналисты, забыв о том, что они писали еще несколько лет назад, начали всю историю войны переиначивать на новый лад. Одни лицемерно рассуждали о поисках “истины”, ликвидации “белых пятен”. Другие прямо заявляли, что победа в Великой Отечественной войне — это последний плацдарм, который удерживают “консерваторы”, и ставили своей целью ликвидировать его, чтобы ничего светлого в отечественной истории уже не осталось. Один из вдохновителей “новой прессы” выразился предельно определенно: “Пусть нас считают лишь мухами, но мы должны так обсидеть лампочки, чтобы несколько лет их пришлось оттирать”. Таких мух нашлось немало. Миллионными тиражами издавались насквозь лживые книги вроде пресловутого “Ледокола”. В печати и по телевидению публиковалось и передавалось только то, что было призвано “обсидеть” и испоганить наше прошлое. И в то же время высказать правдивое слово практически невозможно.

Но все же ниспровергатели отечественной истории, хотя и принесли много вреда, в полной мере своей цели не достигли. Под напором неопровержимых исторических документов и свидетельств самой жизни рушатся многие мифы и легенды.

О таких вымыслах, как “неподготовленность” нашей страны к войне, примитивность оружия и военного искусства Советских Вооруженных Сил, и говорить не приходится. Сама логика истории опровергает их. Наша армия одолела врага, которому до этого никто не мог противостоять во всей Европе.

Совершенно очевидно, что победу обеспечили прочный фундамент обороны страны, подготовленный в предвоенные годы, вера в правоту своего дела, патриотизм и самоотверженность народа, доблесть армии и флота, высокое воинское мастерство военачальников, командиров, солдат и матросов, упорный труд интеллигенции, рабочих и крестьян.

Одним из самых заслуженных героев Отечественной войны является и маршал Жуков.

Попытки же некоторых историков перечеркнуть целые периоды истории или потрафить западным коллегам и подогнать свои оценки и выводы под их вкус лишь вызывают недоверие и сеют новые подозрения, еще больше дискредитируя историческую науку.

Если послушать разных “резунов” так мы чуть ли не совершили тяжелый грех и преступление, осмелившись сопротивляться гитлеровскому нашествию. Причем наши “новорусские” историки и публицисты в качестве судей высшей инстанции признают только своих западных коллег. Последние, несмотря на неопровержимые факты и исторические документы, до сих пор в полный голос не хотят заявить, что их своекорыстная и пагубная политика подталкивания фашистской Германии на Восток не позволила обуздать в самом начале гитлеровскую агрессию. Бездействие Англии и Франции в 1939—1940 гг. на германском фронте позволило Гитлеру быстро разгромить их и повернуть оружие на Восток. И Сталин ошибся скорее не в оценке планов Гитлера (он понимал, что война с Германией неизбежна), а в оценке Англии и Франции, полагая, что они способны в военном отношении на большее, чем это оказалось в 1940 г.

И если некоторые историки и журналисты, с гневом и осуждением говоря о том, почему Г.К. Жуков хотел упредить союзников во взятии Берлина, весьма снисходительно относятся к попытке американского командования упредить советские войска в овладении Дайреном или Порт-Артуром (что признавал Трумэн в своей книге “Год решений 1945”), то говорить об объективности или “независимости” этих авторов просто нет смысла.

И на Западе есть объективные исследователи, были и весьма авторитетные достойные оценки роли нашей армии во второй мировой войне. Свидетельство тому и упомянутые выше правдивые книги о Жукове американских и английских военных историков.

“Нам есть чему поучиться у русских, — писал вице-президент США Генри Уоллес. — Их взгляд на мир шире и в некоторых отношениях более научен, чем наш”.

Даже в самые трудные для СССР годы войны о Красной Армии восторженно писали Ф. Рузвельт и У. Черчилль, де Голль и многие другие. Генерал Дуглас Макартур отмечал: “...нигде я не видел такого эффективного сопротивления сильнейшим ударам победоносного прежде противника, сопротивления, за которым последовало контрнаступление, отбросившее противника назад... Размах и блеск этого ответного удара делают его величайшим достижением во всей истории” (1942 г.). Но подобные объективные оценки стали забываться.

И начинают возобладать другие настроения.

По “логике” некоторых публикаций и телепередач последнего времени генералы Гудериан, Манштейн и заодно с ними Власов были борцами со сталинизмом. По Г. Владимову, Гудериан даже сочувствовал “униженным и оскорбленным” русским. Как справедливо отмечали читатели в своих письмах, книги типа “Генерал и его армия” и телепередачи, афиширующие ее, выглядят натуральной агиткой — прежде всего в пользу третьего рейха и против Советского Союза, то есть против своего народа, который, оказывается, напрасно сражался против фашизма. Толкуют нам и о том, что победа фашистской Германии была бы предпочтительней, тогда быстрее приобщились бы к западной цивилизации. Всех возражавших против капитулянтского бреда объявляли консерваторами и догматиками.

Авторы подобных суждений понимали, что развенчать нашу победу невозможно, не развенчав Г.К. Жукова — одного из главных творцов этой победы. Поэтому и была развязана целая кампания лжи и клеветы на великого полководца. Появились низкопробные фальшивки о том, что будто бы еще в 30-е гг. Георгий Константинович Жуков написал донос на маршала А.И. Егорова. Как выяснилось, писал донос совсем другой Жуков. (Георгия Константиновича вообще не было на том фронте, где находился Егоров. Все факты не сходились.)

Принято считать, что историческая работа (тем более, когда идет поиск истины) требует глубоких исследований, сопоставления и сверки огромного количества различного рода фактов и документов. Но самая поразительная несостоятельность и некомпетентность этих историков и писателей, их нравственная нечистоплотность проявились в том, что они даже не удосужились сличить подписи и почерк двух Жуковых. Не возникли хоть какие-то сомнения и угрызения совести перед именем и обликом человека, для которого подобный поступок был просто противоестественен. Стремление к сенсации, ниспровержению любой ценой нашей национальной гордости все пересилило, и из пальца высосанный пасквиль бросились публиковать где только можно.

Когда же эта фальшивка была разоблачена, ни одна из “правдоискательских” газет не захотела напечатать материал о том, как в действительности обстояло дело. Подлинная правда истории им, выражаясь солдатским языком, видимо нужна так же, как воробью вещевой мешок.

Русский архив в поисках “фундаментальной истины о войне” не нашел лучшего, как опубликовать перечень одежды и другого имущества, найденных в шкафах на квартире Г.К. Жукова. До такого позора и низкого падения не доходила, наверное, ни одна архивная служба в мире и никакие архивисты и историки.

Как говорил А.С. Пушкин, для жены и слуги нет великих людей, имея в виду, вероятно, что о личн��стях большого масштаба надо судить не с обывательской точки зрения, а прежде всего по государственной, общественной значимости и исторической важности свершенных ими дел.

Михаил Ардов и в А.С. Пушкине не видит великого поэта. Он его называет “кощунником, картежником, развратником, дуэлянтом и чревоугодником”. Больше о поэте сказать ему нечего. Ничего другого не могут сказать его хулители и о Жукове. Такова психология этих обывателей.

После падения Наполеона (и до сих пор) сколько было попыток унизить его и показать его несостоятельность как полководца. Даже наш замечательный писатель В. Пикуль в некоторых своих романах описал различные проявления недоброжелательности и ненависти к императору со стороны французов при его следовании на о. Эльба. Во время потрясений того периода все это могло быть среди отчаявшихся людей, и тем более матерей, потерявших своих сыновей в бесконечных войнах. Но правда истории состоит в том, что не эти негативные моменты характеризовали отношение к нему большинства народа. В подлинном виде оно проявилось во время триумфального возвращения Наполеона и знаменитых 100 дней до Ватерлоо и в бережном сохранении до сих пор во Франции памяти о нем, как о великом полководце и государственном деятеле, его славных сражениях и оставленной им конституции. Подлинные талант и великие деяния в истории всегда ценятся высоко.

Так же тщетны подобные попытки в отношении Жукова. Это относится не только к упомянутым выше публикациям мещанского пошиба. Появились статьи, порочащие Г.К. Жукова не только как человека, но и как полководца. Говорилось о его “полководческой бездарности”, жестокости, самоуправстве, многочисленных ошибках и промахах, допущенных во всех сражениях и операциях от Москвы до Берлина. К сожалению, приложил к этому руку и такой заслуженный военачальник как И.С. Конев. (Не имеет значения, сам или не сам был он автором подписанных им антижуковских статей).

Есть люди, в целом благожелательно относящиеся к Г.К. Жукову, но поговаривающие сегодня о том, что стоит ли так “раздувать культ Жукова”, безмерно его возвышать, ведь были во время войны и другие заслуженные полководцы, которые остаются в тени. Последнее, разумеется, в какой-то степени справедливо. Например, в 1996 г. исполняется столетие не только Г.К. Жукова, но и другого выдающегося и очень талантливого полководца — К.К. Рокоссовского. О нем пока незаслуженно мало пишут и говорят, его юбилей выглядит незаслуженно скромно. Такие, свойственные нам крайности не одобрил бы и сам Г.К. Жуков. Но если мы воздаем должное заслугам Жукова, это не значит, что мы принижаем других наших выдающихся полководцев.

Если объективно и всесторонне взвесить все, что совершил маршал Советского Союза Жуков, то без всякого преувеличения и со всей определенностью можно сказать, что он был наиболее одаренной, самобытной военной личностью и самым выдающимся, гениальным полководцем нашей отечественной и всей второй мировой войны. А если брать в более широком историческом ракурсе, то Г.К. Жуков навсегда войдет в военную историю как великий полководец. Равных ему в нашей стране после А.В. Суворова не было.

Если говорить о войне в целом, то значение победы в Великой Отечественной войне и роль Советского Союза в разгроме фашистской Германии и милитаристской Японии настолько очевидны, что подорвать свято сохранявшуюся в народе веру в победу оказалось невозможным. С этим настроением народа не могли не посчитаться и официальные власти. Поэтому они не смогли пойти по пути, который пытались проложить для них ниспровергатели победы.

И это была еще одна большая победа ветеранов войны, здравомыслящих людей и историков, стоящих на истинно научных позициях.

Наглядным выражением этого являются воздвигнутый Жукову памятник в Москве и то, что 100-летие со дня его рождения мы будем отмечать как всенародный праздник.

2. Истоки полководческого искусства

Когда после войны журналисты спросили у Черчилля: “Если сравнить как полководцев Сталина и Гитлера, кто из них стоял выше?”, он ответил: “А по-моему всем надо военную службу проходить установленным порядком”. В истории были исключения, когда отдельные личности, не пройдя основательную военную службу и не получив систематического военного образования, благодаря своему таланту, прирожденной “военной косточке” достигали высоких вершин в овладении военным делом. Подтверждением этого являются талантливые военные произведения Ф. Энгельса, которые всегда будут служить замечательным примером глубокого проникновения в суть военных вопросов, яркого, образного их изложения. Можно было бы сослаться на М.В. Фрунзе, проявившего себя как выдающийся военный теоретик и полководец. Несмотря на правильную в общей постановке мысль Черчилля и он сам, и Г.К. Жуков довольно высоко ценили стратегические способности Сталина.

Но, конечно, лучше, когда природный талант базируется на добротной, хорошо “отрамбованной” военной службе и систематическом военном образовании. Война, конечно, вещь нехорошая, но военному человеку надо понюхать пороху, иметь боевой опыт.

Именно таким “установленным” порядком проходил военную службу Г.К. Жуков, закладывая основательный фундамент своей полководческой деятельности.

Военную службу он начал в августе 1915 г., когда первая мировая война была в разгаре.

Будучи девятнадцатилетним парнем и имея достаточный образовательный ценз (окончил городское училище), он мог пойти в школу прапорщиков и стать офицером. Но он этого не захотел, как и Суворов, начал службу рядовым солдатом некоторое время в пехоте, а затем в кавалерийском полку.

Солдатская служба учит многому: пониманию ее очень трудной сути, выносливости, многотерпению и повиновению. Последнее на военной службе не менее важно, чем повелевать. Уже в первые дни службы, когда маршевую роту разгрузили из товарных вагонов и повели пешком “в противоположном направлении от города”, кто-то из новобранцев спросил у ефрейтора, куда их ведут. Ефрейтор душевно сказал:

— Вот что ребята, никогда не задавайте таких вопросов... солдат должен безмолвно выполнять приказы и команды, а куда ведут солдата — про то знает начальство.

Конечно, это не очень согласовывалось с суворовским принципом: “каждый солдат должен знать свой маневр”. И не всем мог быть по душе совет ефрейтора. Но молодой Жуков, как он пишет в своих воспоминаниях, начинал уже уяснять себе рациональную сторону этого совета, повидав много и хорошего, полезного и немало несправедливости и дурного. Там, где одни видели только тягость происходящего, молодой Жуков в самом начале службы видит в трудностях средство самовоспитания и подготовки к тому, что пригодится потом. Позже, несмотря на всю тяжесть военной службы, он отказывается от предложения унтер-офицера стать писарем и заявляет ему: “я пошел в учебную команду... чтобы досконально изучить военное дело и стать унтер-офицером”. В последующем Жуков сделает вывод, что основным фундаментом, на котором держалась старая армия, был унтер-офицерский состав, который обучал, воспитывал и цементировал солдатскую массу. И на протяжении всей службы, на всех должностях он уделял много внимания подготовке и становлению младших командиров.

Начиная службу в первую мировую войну, будущий полководец первое боевое крещение получает, попав под бомбежку от только что зарождавшейся авиации. Осенью 1916 г. в должности унтер-офицера он участвует в боях в составе войск Юго-Западного фронта, а в октябре, находясь в разведдозоре, оказывается тяжело контуженным. Награжден двумя Георгиевскими крестами.

После Октябрьской революции добровольно вступает в Красную Армию, в 1-ю московскую кавалерийскую дивизию. Во время гражданской войны участвует в боях против Колчака в составе 5-й армии Восточного фронта под командованием М. Н. Тухачевского и М. В. Фрунзе. В боях под Царицыным Жуков снова получил ранение от разрыва ручной гранаты. В начале 1920 г. его направляют на учебу на Первые рязанские кавалерийские курсы. Летом сводный курсантский полк этих курсов отправляется на Кубань против войск Врангеля, участвует в окончательном разгроме врангелевских войск в Крыму. Так что основная часть учебы в курсантском полку проходила в ходе боев.

Выпуск состоялся в конце гражданской войны в Армавире, и Жуков был назначен командиром взвода в 13 полк 14-й отдельной кавалерийской бригады, которая вела боевые действия против остатков врангелевских войск и местных банд на Северном Кавказе, а затем в должности командира эскадрона в боях против банд Колесникова в Воронежской губернии. В 1921 г. участвует в боях по подавлению антоновского восстания в Тамбовской губернии. За отличия и храбрость Жуков был награжден. В приказе РВСР № 183 от 31.08.1922 г. значилось: “Награжден орденом Красного Знамени командир 2-го эскадрона 1-го кавалерийского полка отдельной кавалерийской бригады за то, что в бою под селом Вязовая Почта Тамбовской губернии 5 марта 1921 г., несмотря на атаки противника силой 1500—2000 сабель, он с эскадроном в течение 7 часов сдерживал натиск врага и, перейдя затем в контратаку, после 6 рукопашных схваток разбил банду”. Во всех этих боевых действиях Г. Жуков проявляет смелость, находчивость, инициативу и активное стремление упредить противника и навязать ему свою волю.

В ходе первой мировой и гражданской войн военное искусство значительно преобразилось по сравнению с тем, что было в конце XIX и в начале XX вв. Будущий полководец был одним их тех, кто содействовал возникновению нового военного искусства и активно впитывал его.

После гражданской войны Георгий Константинович служил в должности заместителя командира полка 7-й Самарской кавалерийской дивизии. Весной 1923 его назначили командиром 39-го Бузулукского кавалерийского полка, а в 1924 г. он был направлен на учебу в Высшую кавалерийскую школу в Ленинград. После окончания учебы Жуков возвращается для продолжения командования полком. Но в нем настолько глубоко было заложено стремление к постоянной своей воинской закалке, желание испытать на себе и лучше подготовиться ко всем тяготам походов и лишениям боевой обстановки, что он, в отличие от других выпускников курсов, вместе с двумя командирами просит разрешения у командования возвращаться из Ленинграда в Минск не поездом, а пробегом на конях. Им пришлось за 7 суток пройти 963 км по полевым дорогам. Основной целью этого эксперимента являлась проверка пригодности скакового тренинга к форсированным переходам на дальние расстояния. Марш в целом прошел успешно, хотя и был очень тяжелым. Кони потеряли в весе от 8 до 12 кг, а всадники — 5—6 кг.

Командование полком Г.К. Жуков считал особенно важным для становления крупного военачальника. “Полк, — говорил он, — это основная боевая часть, где для боя организуется взаимодействие всех сухопутных родов войск, а иногда и не только сухопутных. Командиру полка нужно хорошо знать и уметь применять в бою не только свои подразделения, входящие организационно в состав полка, а также и средства усиления, которые обычно придаются полку в боевой обстановке... Командир части, который хорошо освоил систему управления полком и способен обеспечить его постоянную боевую готовность, всегда будет передовым военачальником на всех последующих ступенях командования как в мирное, так и в военное время”.

Так вот, в этом важнейшем звене военной службы в труднейшей должности командира полка Жуков был около 7 лет. Годы командования полком будущий полководец считал самыми светлыми и счастливыми в своей жизни. Это были неповторимые годы, без которых, говорил он, невозможно представить, как бы сложилась его судьба.

В конце 1929 г. Жуков был направлен на учебу в Москву на курсы по подготовке высшего командного состава. После завершения учебы в мае 1930 г. он назначен командиром 2-й кавалерийской бригады.

В аттестации Жукова за 1930 г. командир дивизии К.К. Рокоссовский отмечает: “Командир сильной воли и решительности. Обладает богатой инициативой и умело применяет ее на деле. Дисциплинирован. Требователен и в своих требованиях настойчив... Военное дело любит и постоянно совершенствуется”. Сослуживцы говорят о его спокойной, уверенной требовательности, отличном знании воинской службы, творческом отношении к решению задач боевой подготовки и поддержании боевой готовности полка, о полной самоотдаче и самоотверженном отношении к выполнению своих командирских обязанностей.

Г.К. Жукова особенно отличала строгая требовательность к себе и подчиненным. “Меня, — вспоминал он в последующем, — чаще всего упрекали в жесткой требовательности, которую я считал непременным качеством командира-большевика. Оглядываясь назад, думаю, что иногда я действительно был излишне требователен и не всегда сдержан и терпим к поступкам своих подчиненных. Меня выводила из равновесия та или иная недобросовестность в работе, в поведении военнослужащего. Некоторые этого не понимали, а я в свою очередь, видимо, недостаточно был снисходителен к человеческим слабостям.

Конечно, сейчас эти ошибки стали виднее, жизненный опыт многому учит. Однако и теперь считаю, что никому не дано права наслаждаться жизнью за счет труда другого. А это особенно важно осознать людям военным, которым придется на полях сражений, не щадя своей жизни, первыми защищать Родину”.

И вся наша прошлая и настоящая жизнь показывает, насколько глубоко был прав Жуков. Некоторых бывших руководителей (войсковых и генштабистов) вспоминают, отмечая прежде всего их вежливость, доброту. Конечно, эти качества никому не мешают. Но при этом не говорят, во что они обходились для дела, если не сочетались с твердостью. Без постоянной строгой требовательности в военном деле и тем более во время войны, ничего путного достигнуть нельзя.

В феврале 1931 г. Георгий Жуков как отличный командир-методист назначается помощником инспектора кавалерии. Во время работы в инспекции он приобрел опыт организации и руководства боевой подготовкой в масштабе всей Красной Армии. Участвовал в разработке программ боевой подготовки, уставных документов, в решении вопросов организационной структуры войск, их технического оснащения и других вопросов строительства вооруженных сил, получал опыт взаимодействия с главным штабом Красной Армии и другими Центральными органами Наркомата страны. По воспоминаниям А.М. Василевского Георгий Константинович по своей натуре был настолько активным и деятельным человеком, что даже свое избрание секретарем партийного бюро инспекции он использовал прежде всего для того, чтобы повернуть все ее управления лицом к нуждам войск, обратить внимание руководства на необходимость решения ряда вопросов, растормошить и мобилизовать всех сотрудников на более активную работу, особенно в области боевой подготовки.

После двух лет работы в Инспекции кавалерии в марте 1933 г. Жуков получил назначение командиром прославленной 4-й кавалерийской дивизии, которая во время гражданской войны была ядром 1-й конной армии. Эту дивизию передислоцировали на совершенно неподготовленное место. Личный состав своими силами строил казармы, конюшни, жилые дома, склады, учебную базу. В результате практически полностью прекратились занятия по боевой подготовке, упали дисциплина и моральный дух ее частей. С.М. Буденный поставил перед Жуковым задачу: в кратчайший срок привести дивизию в образцовое состояние, сделать ее лучшим соединением кавалерии Красной Армии.

Дивизия являлась основным тактическим соединением армии, имеющим в своем составе практически все рода войск. Жуков и эту важную ступень своей военной карьеры “отрамбовал” должным образом. Он командовал дивизией более 4-х лет.

В труднейших условиях, в которых находилась 4-я кавдивизия, он находит правильное решение. Прежде всего вводится четкое планирование, в соответствии с которым части дивизии, уделяя главное внимание боевой подготовке, стали более организованно и производительно заниматься и строительными работами. Каждый, кто командовал войсками, знает как не просто одновременно заниматься тем и другим. Нужны были огромная воля и настойчивость, большие организаторские способности и требовательность, чтобы осуществить на деле эти планы. Все же в короткий срок комдив выполнил поставленную перед ним задачу и добился превращения дивизии в образцовое соединение. В 1935 г. правительство наградило Жукова орденом Ленина.

В июле 1937 он назначен командиром кавалерийского корпуса, а в 1938 г. заместителем командующего войсками Белорусского военного округа.

В 1939 г. командует армейской группой в Монголии и после успешно проведенной Халхин-Голской операции назначается командующим Киевским особым военным округом. На всех этих высших войсковых должностях Жуков проявил себя с самой лучшей стороны, накопив большой практический опыт командования войсками.

Большое значение имело то обстоятельство, что Георгию Константиновичу пришлось служить под руководством таких выдающихся военачальников как М.В. Фрунзе, М.Н. Тухачевский, А.И. Егоров, таких больших мастеров воинского обучения и воспитания как С.К. Тимошенко, И.П. Уборевич, К.К. Рокоссовский. Что касается С.К. Тимошенко (о котором идут разные разговоры), то одна из его заслуг состоит в том, что он ��ак��н��не войны разглядел и выдвинул на высшие должности (вытащив некоторых из заточения) ряд по-настоящему талантливых военачальников — Г. Жукова, К. Рокоссовского, Л. Говорова, К. Мерецкова и многих других. Особо надо отметить И.П. Уборевича, который был выдающимся методистом, непревзойденным мастером подготовки и проведения учений и командирских занятий. Белорусский округ всегда считался одним из центров полевой выучки войск, кузницей военных кадров, органически сочетающих глубокие теоретические знания и практические навыки по воинскому обучению и воспитанию войск. Глубокие корни всего этого и прочные традиции были заложены в годы командования этим округом И.П. Уборевичем. Вспоминая свое участие на командно-штабных и войсковых учениях под руководством И.П. Уборевича, Жуков отмечал, что он всегда поражался глубине его знаний, широте оперативного мышления, общей эрудиции, пониманию людей. Хорошо он отзывался и о А.И. Егорове.

Многое зависит не только от руководителей-учителей, но и от тех, кто учится. Жуков же умел не только учить, но и учиться, и как никто другой хорошо понимал, что учеба может быть эффективной, когда не просто учитель учит ученика, а ученик сам добывает знания и приобретает практические навыки под руководством учителя.

Жуков, как уже отмечалось, учился на курсах, но не имел академического образования, хотя прямо скажем, что курсы того времени, как и в последующем курсы “Выстрел”, по напряженности и плодотворности учебы, особенно в практическом плане, мало уступали некоторым академическим. Кстати, в отличие от некоторых других, он не бравировал тем, что “академиев не кончал” и даже искренне сожалел об этом.

Как отмечал Жуков, были тогда командиры, которые после успешного завершения гражданской войны чувствовали себя знатоками военного дела, считали, что им нечему учиться, некоторые из них потом поняли свои заблуждения и перестроились. Другие же так и остались со старым багажом и, естественно, вскоре уже не соответствовали возросшим требованиям.

Георгий Константинович всю свою жизнь и в мирное время, и на войне настойчиво и самоотверженно работал над самообразованием. Он много и пытливо читал, размышлял над прошлым опытом и анализировал операции первой мировой и гражданской войны, много думал о перспективах развития военного искусства. Как вспоминает маршал Советского Союза И.Х. Баграмян, “никогда не изгладится из памяти первая встреча с Георгием Константиновичем Жуковым осенью 1924 года в Ленинграде в Высшей кавалерийской школе. Мы оказались в одной учебной группе, состоявшей преимущественно из командиров полков. Должен сказать, что он явно выделялся среди слушателей группы и курсов. А выделиться было непросто — здесь же учились К.К. Рокоссовский, А.И. Еременко, П.Л. Романченко, Л.В. Бобкин и другие в будущем известные военачальники. Тогда никто из нас еще не достиг тридцатилетнего возраста, молодые, физически и морально сильные, мы старались перещеголять друг друга в учебе и конно-спортивных состязаниях.

На занятиях по тактике конницы Жуков не раз удивлял нас какой-нибудь неожиданностью. Он мыслил оригинально, и часто его решения становились предметом горячего обсуждения, споров. Логичность и стройность мышления позволяли ему удачно парировать аргументы не только однокашников, но и наставников, в том числе самого начальника курсов М.А. Баторского, известного теоретика Красной конницы”.

По воспоминаниям К.К. Рокоссовского, “Жуков, как никто отдавался изучению военной науки. Заглянем в его комнату — все ползает по карте, разложенной по полу. Уже тогда дело, долг для него были превыше всего”.

Жуков, вспоминая свою учебу на высших курсах, замечает, что все слушатели курсов увлекались военной теорией, гонялись за каждой книжной новинкой, собирали все, что можно было собрать из литературы по военным вопросам, чтобы увезти с собой в части.

Он перечитал практически все, что издавалось в нашей стране и труды иностранных военных писателей по вопросам военной истории и современного военного искусства. Автору этой книги довелось видеть его библиотеку, где было собрано более 20 тыс. книг, журналов и других публикаций. Среди них были суворовская “Наука побеждать”, труды Наполеона, Мольтке старшего, Милютина, Драгомирова, Леера, Фоша, Незнамова, Свечина, Елчанинова, Фуллера, Лиддел Гарта, Фрунзе, Тухачевского, мемуары послевоенных военачальников и многих других.

Было видно, что почти все эти книги внимательно прочитаны, ибо на многих страницах имелись пометки и замечания. Чувствовалось, что он не просто читал, а глубоко осмысливал прочитанное, критически, творчески его воспринимал.

Как записал К. Симонов после бесед с Г. Жуковым, война для военного человека — это экзамен, который неизвестно когда будет. Но к нему надо готовиться всю жизнь. В связи с этим вызывает беспокойство, что офицеры в наши дни, в том числе и в старшем звене, все меньше читают и размышляют по перспективным вопросам военного дела. Военные библиотеки вообще перестали пополняться военно-теоретической литературой. Принижение любознательности к новинкам военной мысли всегда считалось опасным признаком деградации офицерского корпуса. Главной школой командирского становления были учения и маневры, где в условиях, максимально приближенных к боевым, формировались командирские навыки, качества, необходимые для проявления военного искусства. Делу боевой подготовки войск Жуков всегда отдавался всей душой и в любых условиях мирного и военного времени занимался обучением командиров штабов и войск самозабвенно. Он добивался того, чтобы штабы и войска большую часть времени находились в поле, совершали длительные марши, с ходу вступали в бой, умело действовали при резких неожиданных изменениях обстановки.

Г.К. Жуков считал необходимым замысел учения держать в строгом секрете. Обучаемый полк поднимался по тревоге и ему указывался район, где надлежало сосредоточиться. В этом районе командованию вручалось задание тактической обстановки и боевой приказ, требовавший совершить марш-маневр через труднопроходимые, заболоченные лесные районы. Для того чтобы научить командование всех степеней находить выход из тяжелого положения своими силами и местными средствами, маршрут избирался такой, который требовал больших работ по расчистке и прокладке дорог, постройке из подручного материала гатей и переправ... Такие учения, вспоминал он, в физическом отношении были чрезвычайно тяжелыми. Иногда люди буквально валились с ног, часто оставались без сна и нормального питания несколько суток подряд. Но какая радость охватывала бойцов и командиров, когда их часть, выполнив труднейшую задачу, достигала поставленной цели! В другой раз, оказавшись в трудной обстановке, они уже не сомневались в возможности добиться своего. Командование, штабы и весь личный состав приобретали практические навыки с честью выходить из любого трудного положения.

Жуков исходил из принципа, что войска всегда должны быть готовы к выполнению боевых задач и боевая учеба только тогда сохраняет свой смысл, когда не расходится с требованием боевой действительности. Вся система боевой подготовки достигает своей цели лишь в том случае, если она не позволяет никаким подспудным соображениям мирного времени уводить ее в сторону от того единственно верного пути, по которому в лихую годину армия должна идти на войну. Отношение к боевой подготовке всегда было главным показателем того, насколько та или иная армия серьезно готовится к защите отечества, а степень боевой выучки считается важнейшим компонентом ее боевой готовности в целом. Видимо, не случайно также, что все выдающиеся полководцы, в том числе Г.К. Жуков, оказывались, как правило большими мастерами обучения войск и на учениях были не менее требовательны, чем в боевой обстановке, исходя из принципа: “тяжело в учении — легко в бою”.

Исходя из этих жуковских уроков как в прошлом, так и теперь, подчеркнем: ничто и никогда не может оправдать отсутствие систематической боевой подготовки. Без нее офицеры деградируют, а армия разлагается. В зависимости от возможностей разными могут быть масштабы, периодичность, формы и методы, а суть постоянного совершенствования боевого мастерства должна быть незыблемой.

Не следует забывать и о том, в каких неимоверно трудных условиях проходила военная служба в те годы, особенно во второй половине 30-х гг. К сожалению, и сейчас еще находятся люди, которые под тем или иным предлогом пытаются если не оправдать, то хотя бы как-то “объяснить” сталинские репрессии тех лет. Но если в стране одни люди могут запросто арестовывать и расправляться с другими, ни в чем не повинными людьми, то это мерзость, несовместимая ни с каким человеческим существованием. Этому произволу не может быть никаких оправданий и он должен быть раз и навсегда осужден всенародно, всеми партиями независимо от их политических взглядов по другим вопросам.

Г.К. Жуков с гневом пишет в своих воспоминаниях, что ему трудно было понять и поверить, что мужественно бившиеся за Советскую власть командиры — “враги народа”. От мыслей об этом, по его словам, становилось жутко, невыносимо тяжело. Была истреблена самая подготовленная, опытная часть командных кадров, причем по количеству даже больше, чем Россия потеряла за все войны. Массовые репрессии породили атмосферу тотальной подозрительности, болезненного недоверия. Репрессии 30-х гг. во многом породили наше отступление в 41-м. Боязнь ответственности, дефицит творчества, самостоятельности, смелости взять на себя инициативу в сложной ситуации особенно пагубно сказались на действиях наших войск в начале войны.

Если бы не было таких ужасных репрессий, во главе полков, дивизий, армий стояли бы более опытные и подготовленные командиры. Да и кто командовал фронтами? Как вспоминал Жуков, во главе Северо-Западного фронта оказался преподаватель академии Кузнецов, во главе Западного — Павлов, бывший командир бригады, Юго-Западного фронта — Кирпонос, имевший опыт командования училищем и дивизией.

Один из очевидцев трагических событий того времени К.М. Симонов писал: “Речь идет не только о потерях, связанных с ушедшими. Надо помнить, что творилось в душах людей, оставшихся служить в армии, о силе нанесенного им духовного удара. Надо помнить, каких невероятных трудностей стоило армии — в данном случае я говорю только об армии — начать приходить в себя после этих страшных ударов. К началу войны этот процесс не закончился. Армия оказалась не только в самом трудном периоде незаконченного перевооружения, но и в не менее трудном периоде незаконченного восстановления моральных ценностей и дисциплины”.

В 1937 г. опасность стать репрессированным нависла и над Жуковым. На партийной конференции 3-го кавалерийского корпуса его упрекали за дружбу с Уборевичем, винили в том, что “не разглядел врагов народа”, “в политической близорукости”. Известно, чем кончались такие выступления. Но и здесь сказался жуковский характер. Он не стал оправдываться, каяться, пассивно ожидать своей участи. Он, как и на войне, несмотря на огромный риск, действовал мужественно и упреждающе. Покинув партийную конференцию, он дал телеграмму Сталину и Ворошилову о складывающейся в корпусе обстановке. Ответа из Москвы не было. Но местные репрессивные органы, узнав о посланной им телеграмме, стали выжидать, а затем и отстали от него. Здесь Жуков хорошо учел и психологический момент: сами инициаторы репрессий постоянно опасались, что репрессии могут коснуться и их. Об этом, в данном случае, приходится напоминать для того, чтобы более наглядно показать, каким мужеством и особым жуковским характером надо было обладать в те годы, чтобы оставаться требовательным и, несмотря ни на что, продолжать твердо командовать подчиненными войсками. Больше того, накликая беду на свою голову, он не раз вставал на защиту некоторых командиров, которых начинали шельмовать. Так, с большим риском для себя он спас командира дивизии В.Е. Белокоскова, над которым нависла угроза ареста. Эти его качества проявились и в полководческом искусстве.

Однако главное, что характеризует полководческое искусство Жукова, как и других великих полководцев, — это величие одержанных им побед и свершенных ратных подвигов. Для Жукова — это Халхин-Гол, оборона Ленинграда, Московская битва, Сталинград, Курская битва, Белорусская, Висло-Одерская и Берлинская операции, активнейшее участие в руководстве советскими вооруженными силами в период Великой Отечественной войны в качестве представителя ставки ВГК и заместителя Верховного главнокомандующего, наконец сама достигнутая победа над сильнейшим противником, глубокий след, оставленный им в военном искусстве.

3. Вступление в войну

Халхин-Гол

Рождение будущего великого полководца, первое его суровое боевое крещение состоялось на Халхин-Голе. Халхин-Голская операция 1939 г. хорошо известна и описывать ее подробно (как и другие операции, о которых будет идти речь) нет надобности.

Во 2-й половине 30-х гг. одним из главных союзников Германии и противником СССР была Япония. Проводя агрессивную политику и активно участвуя в завоевании мирового господства на Востоке, она ставила перед собой две главные цели: 1) нападение на СССР для захвата советских территорий на Дальнем Востоке и в Восточной Сибири; 2) ведение захватнической войны в Юго-Восточной Азии и Тихоокеанской зоне против США и колониальных держав (Англии, Франции, Голландии). Эти задачи имелось в виду решать последовательно. Ряд японских провокаций против Советского Союза, в том числе вторжение в 1939 г. на территорию Монголии в районе р. Халхин-Гол был предпринят главным образом с целью разведки боевой мощи Красной Армии с тем, чтобы по ее результатам определиться, куда направить первоначально свои главные усилия. Вместе с тем, согласно плану “Операция № 8”, в случае серьезного успеха в районе Халхин-Гол японское командование планировало развернуть более крупное наступление в направлении озера Байкал.

Вначале японцы предполагали форсировать р. Халхин-Гол и создавать плацдарм для дальнейших действий. Овладение этим районом давало им ряд преимуществ и ставило в крайне невыгодные условия советско-монгольские войска. По просьбе правительства МНР советское руководство поставило задачи нашим войскам — оказать помощь в отражении агрессии.

11 мая 1939 г. японцы неожиданно напали на монгольские пограничные заставы в районе озера Буйр-Нур и продолжали расширять военные действия. Монгольские части отошли к р. Халхин-Гол. Недостаточно активно и решительно действовали советские войска под командованием комдива Н.В. Фекленко. Сталин, проявив недовольство действиями советско-монгольских войск, потребовал направить туда другого командира, который был бы способен не только исправить положение, но и при случае “надавать японцам”. По рекомендации С.К. Тимошенко в район Халхин-Гола был направлен Г.К. Жуков, который вскоре был назначен командиром 57-го особого корпуса, преобразованного затем в 1-ю армейскую группу. Задача этой группы состояла в том, чтобы разгромить японские войска, вторгшиеся на монгольскую территорию, и восстановить положение по государственной границе.

Задача эта была крайне сложной. В июне японское командование сосредоточило здесь 38-тысячную группировку, 135 танков, 225 самолетов. Советско-монгольские войска, оборонявшиеся восточнее р. Халхин-Гол, имели 12,5 тыс. человек, 180 танков, 266 бронемашин, 874 самолета (по численности личного состава и авиации японцы имели тройное преимущество).

В течение июля японцы подтянули к району боевых действий еще две пехотные и две кавалерийские дивизии, два танковых полка, большое количество авиации и готовились предпринять крупное наступление. Они пригласили в район боев военных атташе и корреспондентов Германии, Италии и других государств.

Дело еще в том, что было крайне затруднено снабжение наших войск, так как ближайшая железнодорожная станция находилась в 750 км.

По настоятельной просьбе Г. Жукова советским командованием было принято решение об усилении 1-й армейской группы дополнительным количеством войск и авиации. В частности, в район боевых действий были направлены опытные летчики, воевавшие в Испании, во главе с комкором Я. В. Смушкевичем.

Учитывая недостаток сил и в целом всю сложность обстановки, Г. Жуков принял решение до сосредоточения дополнительно выделенных ему войск перейти к активной обороне. Он не растягивает свои войска и, несмотря на ограниченное количество имеющихся сил и средств, планирует создать сильный резерв и подготавливает контрудар из глубины. Но предназначенные для этого войска были еще на подходе. По мере усиления авиации Жуков активизирует ее действия и добивается завоевания господства в воздухе.

Японские войска перешли в наступление 3 июля, форсировали р. Халхин-Гол и захватили на ее западном берегу высоту Баин-Цаган, создав угрозу окружения советско-монгольских войск на восточном берегу реки. В районе прорыва вражеских войск не было каких-либо свободных сил и средств для того, чтобы остановить их продвижение. Немедленно могли быть введены в бой лишь находившиеся на марше 11-я танковая бригада и мотоброневые части. Но по существовавшим тогда военно-теоретическим взглядам и у��тав��ым требованиям бронетанковые части предназначались в основном для развития успеха и без усиления пехотой и артиллерией не могли направляться против плотных группировок противника с сильной противотанковой обороной. Элементарное правило военного искусства требовало вначале завершить марш танковых частей и хотя бы в короткие сроки подготовить их для выполнения боевой задачи. Но тогда противник получал время для того, чтобы закрепиться или вводом новых сил развить свой успех.

В этой чрезвычайно острой обстановке Жуков идет на огромный риск: берет на себя всю полноту ответственности и, не испрашивая ни у кого из старших начальников разрешения, с ходу бросает 11-ю танковую, 7-ю мотоброневую бригады и отдельный монгольский броневой дивизион для контрудара по прорвавшейся японской группировке на западном берегу р. Халхин-Гол.

Если вспомнить, какие тогда были времена и чем бы это обернулось для командира в случае неуспеха, такое решение было актом большой силы воли и мужества, на которые не каждый командир мог решиться.

Японцы, не ожидавшие такого танкового удара, были вынуждены от наступления перейти к обороне. А затем совместными усилиями других соединений 1-й армейской группы японская ударная группировка была полностью разбита и отброшена на западный берег р. Халхин-Гол. После этого противник уже не пытался больше переправиться на западный берег реки, что создавало благоприятные условия для подготовки последующей наступательной операции наших войск.

Японцы потеряли все танки, значительную часть артиллерии, 45 самолетов и около 10 тыс. личного состава. Правда, и наша танковая бригада потеряла почти половину танков и личного состава (убитыми и ранеными). Но промедление, боязнь ответственности, стремление действовать по шаблонным канонам привело бы к тому, что и задача была бы не выполнена, и потери были бы еще большими.

Так же действовал А.В. Суворов в сражении под Рымником в 1789 г., когда он, вопреки всем правилам, с ходу атакует, в том числе кавалерией, укрепленный лагерь и наносит сокрушительное поражение турецким войскам, которые имели 4-кратное численное превосходство. Расчет в данном случае был на внезапность действий, на то, что противник не ожидает именно такого способа действий.

Если сопоставить эти действия Суворова или Жукова с тем, что было с направлением майкопской бригады в Грозный в 1995 г., то напрашивается вывод, что не всякие действия вопреки канонам и обычному здравому смыслу приводят к успеху. В одном случае такие смелые неординарные действия предпринимаются в результате хорошей разведки и всесторонней оценки возможных действий противника, своих войск, и местности, на основе рискованного, но все же определенного расчета. В другом, когда всего этого нет, остается только надеяться на авось, что обычно оборачивается тяжелыми последствиями.

После поражения в районе Баин-Цаган японское командование в августе готовит новое наступление силами 6-й армии, доведя численность ее войск до 75 тыс. чел., 500 орудий, 182 танков, более 300 самолетов.

Но к этому времени была существенно усилена и 1-я армейская группа наших войск. В своем составе она имела 57 тыс. чел., 572 орудия и миномета, 500 танков и 515 боевых самолетов.

Командующий 1-й армейской группой в этих условиях уже не собирается обороняться и ждать, когда противник снова перейдет в наступление. Он всячески форсирует подготовку своих войск, чтобы упредить противника в переходе в наступление. Японцы планировали перейти в наступление 24 августа, Жуков начал свое наступление 20 августа. Он решил сковать противника с фронта стрелковыми соединениями и ударами фланговых, в основном подвижных бронетанковых войск, окружить и уничтожить японскую группировку на восточном берегу р. Халхин-Гол. Несмотря на упорное сопротивление японских войск, ему удалось блестяще осуществить свой замысел. Была окружена и уничтожена 6-я японская армия. Ее потери составили 61 тыс. убитыми, ранеными и пленными. Советские войска потеряли 18,5 тыс. убитыми и ранеными. Советско-монгольские войска захватили трофеи: 200 орудий, 400 пулеметов, 12 тыс. винтовок и большое количество другой техники. Японское правительство обратилось с просьбой о прекращении военных действий.

Прежде всего огромно военно-политическое значение достигнутой победы. Была не только ликвидирована угроза японского вторжения в МНР, но и существенно стабилизирована обстановка на Дальнем Востоке, почти на два с половиной года оттянуто вступление Японии во вторую мировую войну. А главное — японское командование решило оставить Советский Союз на некоторое время в покое и повернуть свои завоевательские устремления в Юго-Восточную Азию и Тихоокеанскую зону.

Военные действия в районе р. Халхин-Гол обогатили Красную Армию опытом ведения современных операций с массированным применением авиации и мотобронетанковых войск. Последние, по существу, были впервые применены для самостоятельных действий, в том числе для развития успеха, окружения и уничтожения противника. Были сделаны важные выводы для дальнейшего развития оперативного искусства и тактики, совершенствования организационной структуры войск, в частности, принято решение о формировании танковых и механизированных дивизий, объединенных в механизированные корпуса. Приобретен первый опыт борьбы за завоевание господства в воздухе. В ВВС начали создаваться бомбардировочные, истребительные и смешанные авиационные дивизии. Операция по окружению и уничтожению 6-й японской армии с одновременным созданием внешнего и внутреннего фронтов окружения в миниатюре явилась прообразом Сталинградской, Корсунь-Шевченковской, Бобруйской и других операций, которые с большим размахом и результатами были осуществлены в период Великой Отечественной войны под руководством или при активном участии Г.К. Жукова.

Большое значение имела тщательная подготовка операции в течение 20 суток. Умело проведены маскировка сосредоточения и развертывания наступательных группировок, а также дезинформация противника. Разнообразными мерами создавалось впечатление о переходе к обороне и скрыты от него меры по подготовке к наступлению. Хорошо организованы управление (с выдвижением командующего на передовой командный пункт), материальное и техническое обеспечение войск. Налажено снабжение продовольствием и водой, что в условиях пустыни и оторванности от баз снабжения было одной из самых трудных задач.

В Халхин-Голской операции Г.К. Жуков впервые проявил себя в боевой обстановке по-современному, незаурядно мыслящим, талантливым полководцем, способным не только умело ориентироваться в сложной обстановке и принимать творчески смелые решения, но и с огромной волей и настойчивостью проводить их в жизнь и организовывать выполнение поставленных задач.

Многое из этого могли бы, видимо, показать и некоторые другие военачальники того времени. Но в сражении на Халхин-Голе особое значение имели те качества Жукова, которые едва ли кто-либо в том же объеме и так последовательно мог проявить. Это его высочайшее чувство ответственности, не только военное, но и огромное гражданское мужество.

Без этого самые хорошие его решения и другие выдающиеся способности не были бы реализованы.

Например, во время боев в районе озера Хасан в 1938 г. действиями одной — двух дивизий управляли командир корпуса, командующий армией, оперативная группа Г.М. Штерна, командующий войсками округа В.И. Блюхер, прибывший из Москвы Л.З. Мехлис и другие начальники. В результате постоянного некомпетентного вмешательства последнего в действия войск управление ими было просто дезорганизовано и подчиненные командиры в ряде случаев не знали, чей приказ выполнять. В. Блюхер не смог всему этому противостоять.

Совсем по-другому действовал Г. Жуков. После ознакомления с обстановкой в штабе корпуса он немедленно выехал в действующие впереди части, где, оказывается, ни разу не был прежний командир корпуса. Последний отказался выехать в боевые порядки войск вместе с Жуковым, ссылаясь на то, что его в любой момент могут вызвать к телефону из Москвы. Жуков был удивлен также тем, что командир и штаб корпуса управляли войсками, находясь в 120 км от линии фронта, и решительно выдвинул свой командный пункт вперед; а также создал передовой командный пункт, расположив его вблизи передовых частей.

Кроме того, Жуков с первого дня прибытия в Монголию твердо поставил себя хозяином положения.

Однажды, когда в результате отчаянных атак японцев для наших войск, действовавших на восточном берегу р. Халхин-Гол, создалось опасное положение, прибы��ший из ��осквы маршал Г.И. Кулик потребовал отвести войска на западный берег реки. И в первую очередь убрать с плацдарма артиллерию (чтобы она не могла попасть к противнику), оставив тем самым одну пехоту без артиллерийской поддержки.

Георгий Константинович сразу же дал телеграмму Сталину и Ворошилову о недопустимости такого решения и обратился с просьбой дать ему возможность самому командовать войсками и оградить его от вмешательства других должностных лиц. Московское руководство было вынуждено согласиться с Жуковым и он избавился от некоторых советчиков, которые влезали во все дела, но ни за что не хотели отвечать.

Произошло у него столкновение и с командующим фронтовой группой Г. Штерном. На третий день наступательной операции на Халхин-Голе, когда японцы оказывали упорное сопротивление на северном фланге и наступление затормозилось, Штерн порекомендовал командующему 1-й армейской группой “не увлекаться”, остановиться, перегруппировать силы, а потом продолжать наступление. Жуков с этим не согласился, так как приостановка наступления давала противнику возможность более прочно закрепиться и усилить оборону, что могло только увеличить наши потери.

Как вспоминает Жуков: “Потом я спросил Штерна, приказывает ли он мне, или советует. Если приказывает, пусть напишет письменный приказ. Я предупредил его, что опротестую этот письменный приказ в Москве, потому что не согласен с ним. Он ответил, что не приказывает, а рекомендует. Я сказал: “Раз так, я отвергаю ваше предложение. Войска доверены мне, и командую ими здесь я. А вам поручено поддерживать меня и обеспечивать мой тыл. Я прошу вас не выходить из рамок того, что вам поручено”. Позже Штерн снял свое “предложение”. Через сутки подвижные части Северной группировки войск обошли японский опорный пункт в районе высоты Палец и, развивая наступление, соединились с частями, наступавшими с юга и завершили окружение противника. Только успешные действия и спасли Жукова. В случае неудачи все эти Штерны, Кулики и Мехлисы воспользовались бы ситуацией, обвинили его всех грехах и просто-напросто растоптали бы.

И надо было иметь именно жуковский характер, чтобы в таких ситуациях устоять, не сломаться и делать свое дело. Эта уникальная полководческая черта Жукова, так много значившая в годы Великой Отечественной войны, дала знать о себе уже на Халхин-Голе.

Вместе с тем, если не идеализировать Жукова, а подходить к нему как к незаурядному, но живому человеку, то не совсем объективно было бы изображать его так (как это иногда делается), как будто он во всем действовал напролом и был чужд всяким компромиссам, не шел навстречу другим людям. Ведь его твердость и непреклонность в отстаивании тех или иных решений, которые в те времена в любой момент могли оборвать и службу и саму жизнь, проистекали не только из его личного мужества, но и прежде всего из чувства величайшей ответственности перед народом за порученное дело, за судьбу отечества, которому угрожала смертельная опасность. Перед лицом этого высокого долга он при необходимости мог быть и гибким, уступать по некоторым даже щепетильным вопросам. В связи с этим не только ради справедливости, но и понимания всей сложности ситуаций, в которые попадал полководец, можно было бы теперь уже сказать и о таком малоизвестном факте. С прибытием Жукова в Монголию начальником штаба 57-го особого корпуса был полковник А.М. Кущев, к которому, видимо, уже “прицеливались” особые органы. Во время одной из бомбежек японской авиацией командного пункта оборвалась связь с соединениями. Момент для управления войсками был острый — без связи оставаться нельзя, и нач. штаба корпуса, несмотря на продолжающиеся вражеские бомбовые удары, выскочил из укрытия, чтобы посмотреть, что же произошло с линиями связи.

Вскоре на него поступил донос, что он выбегал из укрытия для того, чтобы перерезать телефонные провода и оставить корпус без связи. Георгий Константинович вначале пытался защитить А.М. Кущева, но почувствовав, что обостряются отношения с “органами”, не стал упорствовать, надеясь, как он говорил позже, после окончания боев переговорить об этом с Наркомом Ворошиловым. Но Кущев все же был арестован и только позже освобожден. Войну он уже заканчивал снова под командованием Жукова в должности начальника штаба 5 ударной армии 1-го Белорусского фронта при взятии Берлина.

Об этом во время учения в БВО в 1955 г. Жуков вспомнил в связи с тем, что рекомендовал маршалу Тимошенко взять к себе генерала Кущева заместителем командующего войсками округа. В последующем генерал Кущев много лет проработал представителем командования Варшавского Договора в Чехословакии.

На Халхин-Голе у Жукова возникали некоторые непростые ситуации и по взаимодействию с монгольскими войсками, и он вовремя уяснил, что с них невозможно так же требовать, как со своих войск. Все это и многое другое приходилось терпеливо сносить. Вот в таких неоднозначных условиях приходилось начинать Жукову свой полководческий путь.

За успешные действия по разгрому японских войск в районе р. Халхин-Гол, умелое управление войсками и проявленное мужество Г.К. Жуков был удостоен звания Героя Советского Союза; в июне 1940 г. ему присвоено воинское звание — генерал армии.

Накануне и в начале войны

После Халхин-Гола Жуков был назначен командующим войсками Киевского особого военного округа. Было ясно, что война уже назревает, и он со свойственной ему кипучей энергией начал заниматься разработкой оперативных и мобилизационных планов, подготовкой подчиненных органов управления и войск к выполнению поставленных перед ними задач с учетом приобретенного им боевого опыта, уроков советско-финской войны и начавшейся второй мировой войны.

Шла также напряженная работа по развертыванию и формированию новых механизированных, авиационных, артиллерийских и других соединений и частей.

Одновременно новому командующему пришлось заниматься подготовкой и проведением похода советских войск по освобождению Сев. Буковины, Бессарабии. По договоренности с румынским правительством советским войскам следовало продвигаться ежесуточно на 20 км по мере ухода румынских войск. При этом румыны должны были оставлять на местах железнодорожный состав, оборудование промышленных предприятий. Однако в нарушение этого соглашения они пытались кое-что увезти с собой. Тогда Жуков по своей инициативе принимает решение высадить в районах переправ через р. Прут две воздушно-десантные бригады и навстречу им выслать танковые части, чтобы пресечь несанкционированные действия румынских властей. Последние подняли шум. От Жукова потребовали объяснений, но в дальнейшем Сталин одобрил его действия. В ходе подготовки и проведения похода Жуков получил практику по управлению войсками фронта и имел возможность предметно проверить боевую готовность войск округа, предназначенного для действий в случае войны на важнейшем Юго-Западном стратегическом направлении.

В конце декабря 1940 — начале января 1941 г. впервые был проведен оперативный сбор высшего руководящего состава Красной Армии под руководством Наркома обороны маршала С.К. Тимошенко. Характерно, что в отличие от сборов, практиковавшихся в послевоенные годы, на этом сборе с докладами, лекциями выступал не только руководящий состав Наркомата обороны, но и командующие, начальники штабов военных округов. Это позволяло, с одной стороны, более полно учесть их мнения и опыт, с другой — достигалась более основательная подготовка и активное, заинтересованное участие на занятиях руководящего состава войск.

В ходе сбора один из основных докладов по проблемам наступательных операций был поручен командующему войсками КОВО генералу Жукову. В своем докладе он глубоко проанализировал опыт наступательных операций германской армии в Польше, в Западной Европе, действия советских войск на Халхин-Голе, советско-финляндской войне и обосновал возможности общевойсковой армии, фронта по ведению наступательных операций, наиболее целесообразное построение, размах и возможные темпы ведения этих операций.

Наиболее поучительным из опыта начавшейся второй мировой войны Жуков считал массированное применение авиации, танковых и моторизованных соединений, и широкое использование воздушных десантов. Его доклад привлек внимание участников сбора глубиной анализа, творческим подходом к рассмотрению ряда новых явлений в военном искусстве, аргументированностью выдвигаемых положений, четким изложением мыслей.

В заключительной части доклада было подчеркнуто, что “при равных силах и средствах победу обеспечит за собой та стор��на, которая более искусна в управлении и создании условий внезапности и использовании сил и средств. Внезапность современной операции является одним из решающих факторов победы...”. Перечитывая доклад, сделанный 55 лет назад и сопоставляя с тем, что в последующем произошло, ясно видишь, что Жуков уже в то время в основном правильно уловил суть главных изменений, которые происходили в то время в способах подготовки и ведения наступательных операций.

Это особенно наглядно проявилось в ходе оперативно-стратегических военных игр, проведенных в процессе сбора. Первая игра проходила со 2 по 6 и вторая с 8 по 11 января 1941 г. В этой игре за фронты или армии выступали лишь небольшие оперативные группы и управление войсками в полном объеме не отрабатывалось. В частности, за командование фронта вместе с командующим войсками фронта Г.К. Жуковым выступали 7 человек (начштаба, нач. оперотдела штаба, зам. нач. штаба фронта по тылу, нач. управления ВОСО, командующий и начальник штаба ВВС), за армии по 3 человека (командующий, начштаба и командующий ВВС). Действия обучаемых оценивались в основном по принятым ими решениям, оперативным расчетам и отданным оперативным директивам, боевым приказам армиям.

На первой игре Г.К. Жуков командовал Северо-Восточным фронтом “Западной стороны”. Ему противостоял Северо-Западный фронт “Восточной стороны” во главе с генерал-полковником Д.Т. Павловым. На второй игре Жуков командовал Юго-Западным фронтом “Восточной стороны”, ему противостоял Южный фронт “Западной стороны” под командованием генерал-лейтенанта Ф.И. Кузнецова.

По исходной оперативной обстановке на военную игру положение сторон было дано на 10-й день войны. Поэтому самые трудные вопросы стратегического развертывания и ведения операций в начале войны не отрабатывались. Вообще эта проблема высшим военным руководством явно недооценивалась. Обучаемые принимали решения по обстановке, сложившейся в ходе начавшейся войны. Анализ решений по этой обстановке, проведенной руководством военной игры, показал, что на обеих играх существенное преимущество получила сторона, которой командовал Г.К. Жуков. По заключению руководства именно его войска могли выиграть “сражение”. Он более глубоко анализировал обстановку за свои войска и противника, самым непостижимым образом подмечал наиболее слабые стороны оперативного положения и боевых возможностей противостоящей стороны, умело оценивал местность и в своих решениях, как правило, упреждал противника в перегруппировке войск, наращивании усилий, в завоевании господства в воздухе, в решительном массировании сил и средств на направлении главного удара, добивался более выгодного положения своих войск, обеспечивающего нанесение ударов по флангам основных группировок противника.

Причем Жуков показал хорошее знание оперативно-стратегических взглядов германской армии. В ходе игры возникали драматические моменты для восточной стороны. Они оказались во многом схожими с теми, которые возникли при нападении фашистской Германии на Советский Союз в июне 1941 г.

Таким образом, если Жуков в своем докладе показал глубину теоретических знаний, умение мыслить по-современному, то в ходе военных игр выявилось органическое сочетание им теории и практики, умение с учетом конкретных условий обстановки творчески подходить к решению сложных оперативно-стратегических задач. Причем оперативные решения подкреплялись обоснованными расчетами, принятием необходимых мер по организации взаимодействия, материального и технического обеспечения войск в предстоящей операции. Его решения были настолько убедительны, что даже командующие противостоящей стороны, в частности, Д.Г. Павлов, вынуждены были признать, что их войска в конечном счете оказывались в менее выгодном положении. Вообще доклады и полководческие действия Жукова на сборе произвели большое впечатление на высшее политическое и военное руководство.

Уже на второй день после разбора военной игры Сталин вызвал Жукова и предложил ему должность начальника Генерального штаба. Георгий Константинович, по его словам, пытался отказаться, сославшись на то, что все время служил на командных должностях и не имеет опыта штабной работы. Но Сталин настоял на своем. Для Жукова началась совершенно новая полоса в жизни и на службе.

В должности начальника Генерального штаба он пробыл около 7 месяцев в самые напряженные и сложные периоды накануне и с началом войны. Причем перед войной около 5 с половиной месяцев. Конечно, за это время никто, в том числе и Жуков, не мог в полной мере освоить эту сложнейшую и ответственную должность. Всегда считалось, что для настоящего становления начальника Генштаба требуется не менее 3-4 лет. Мольтке-старший 30 лет возглавлял германский Генштаб. Что-то, с точки зрения организации управления вооруженными силами, тщательности стратегического планирования, выработки более совершенной системы поддержания боевой и мобилизационной готовности войск (сил), он возможно не смог осуществить так, как это сделал бы более опытный начальник Генштаба. И действительно, накануне войны в этих вопросах было много упущений и ошибок.

Но надо признать и другое: с точки зрения трезвости оценки обстановки, самостоятельности, инициативы, принципиальности и настойчивости в принятии ряда мер по подготовке вооруженных сил к отражению агрессии в обстановке того времени вряд ли Б. М. Шапошников или другой опытный начальник Генштаба мог сделать то, что удалось сделать Тимошенко и Жукову. Во всяком случае могло не быть и таких решений, как частичное отмобилизование (призыв 800 тыс. человек) для доукомплектования пограничных военных округов, выдвижение 4-х армий из глубины на рубеж реки Днепр, что позволило с середины июля создать новый фронт обороны к северу от устья Березины. Да и директива о подготовке войск к отражению нападения фашистской Германии возможно не была бы подписана и вечером 21 июня 1941 г., когда наши пограничные военные округа могли оказаться в еще более тяжелом, а может быть и непоправимом положении. К тому же Жуков обладал и рядом таких качеств, которые особенно важны для военачальника, возглавляющего Генштаб в чрезвычайных условиях 1941 г. Это прежде всего трезвый ум, отменная память, умение уловить суть самой сложной противоречивой обстановки, предвидеть возможный ход ее развития, сохранить взвешенность и самообладание, мужество и принципиальность в отстаивании предлагаемых решений.

А.М. Василевский, Н.Ф. Ватутин, А.А. Гречко и другие работавшие в Генштабе в начале войны генералы и офицеры отмечали, что Жуков для них всех являл собой воплощение полной уверенности, твердости духа, спокойствия, непоколебимой веры, что сложившееся тяжелое положение еще можно изменить и обеспечить перелом в пользу наших войск.

Особенно большое значение имела его огромная работоспособность. Еще до войны он работал по 15—16 часов в сутки, а с началом войны почти круглые сутки. Без такой выносливости и работоспособности при всех других чертах таланта ни один штабной офицер и тем более начальник Генштаба не может реализовать лучшие свои свойства и выдержать неимоверную нагрузку и напряжение, которые приходится испытывать штабам всех степеней во время войны.

Все эти качества у Жукова проявились сполна и может быть уберегли нашу армию от многих напастей, которые благодаря этому не случились.

Надо иметь в виду, что после освобождения Западной Белоруссии, Западной Украины, Сев. Буковины, Бессарабии, окончания советско-финской войны изменилась государственная граница на Западе, основные группировки войск выдвинулись вперед до 300 км.

Поэтому требовалась переработка всех оперативных и мобилизационных планов, доведение их до военных округов и организация их исполнения.

В соответствии с этими планами уточненные задачи округам по прикрытию государственной границы Генштабом были доведены в начале мая 1941 г. Штабы округов только к началу июня разработали свои планы и представили их на утверждение в Наркомат обороны. В соединениях и частях эта работа так и осталось незавершенной.

В связи с явными приготовлениями фашистской агрессии против нашей страны возникала срочная необходимость повышения боевой готовности войск. Но высшим политическим руководством решения по этим вопросам всячески сдерживались.

В последнее время много различных суждений о записке Генштаба от 15.05.1941 г. с предложением о нанесении упреждающего удара по немецко-фашистским войскам.

Сама записка отражает, конечно, жуковский дух и его полководческий почерк.

Но появление ��акого до��умента в мае 1941 г. не случайно и он не мог родиться только по инициативе Жукова и генштабистов. Действительно, в политическом руководстве “наступательные настроения” имели место. В активно-наступательном духе было выдержано выступление Сталина перед выпускниками военных академий 5 мая 1941 г.

Вместе с тем, как говорил Молотов в беседе с писателем Ф. Чуевым, выбор в пользу “наступательной политики” не ставил перед собой агрессивных целей, не провоцировал Германию на “превентивную войну”. В политическом плане эти наступательные установки были больше рассчитаны на поднятие морального духа армии и народа.

Упомянутый выше доклад от 15.05.41 г. был написан А.М. Василевским и его должны были подписать нарком обороны С.К. Тимошенко и начальник Генерального штаба Г.К. Жуков. Но документ хранится в архиве без их подписей. Неизвестно также, был ли он доложен Сталину и рассматривался ли он установленным в то время порядком. На этот счет существует несколько неподтвержденных версий. В принципе любой Генштаб обязан предусматривать различные варианты, способы действия. Упомянутый жуковский план предназначался на последующий период, когда была бы обеспечена необходимая готовность страны и вооруженных сил и на тот случай, если состоится политическое решение на упреждающие действия. Больше надо удивляться, почему такого плана не было до прихода Жукова в Генштаб.

Но многие обстоятельства того времени говорят за то, что упреждающий удар со стороны Советского Союза, по крайней мере в 1941 г., был практически исключен и не мог быть реализован, если бы даже кто-то этого захотел.

Во-первых, не было политического решения на превентивную войну против Германии. Советское руководство не могло не понимать, что страна и вооруженные силы еще не были готовы к войне. Экономика не была переведена на военное положение. Производство новых образцов танков, самолетов и других видов вооружения только началось. Красная Армия находилась в стадии коренной реорганизации. Советскому Союзу было крайне необходимо оттянуть начало войны хотя бы на 1—2 года.

Кроме того, Гитлер до последнего момента продолжал свою политическую игру, пытаясь склонить на свою сторону Англию, где были влиятельные прогерманские силы. Именно для контакта с ними был направлен туда Гесс.

Что значило в такой обстановке предпринять упреждающий удар против Германии? Советский Союз предстал бы перед всем миром в качестве агрессора и в той же Англии могли взять верх силы, выступающие за союз с Германией. Советская разведка обо всем этом докладывала Сталину, и поэтому он всячески избегал шагов, которые могли бы спровоцировать войну.

Во-вторых, для нанесения упреждающего удара необходима готовая, отмобилизованная и развернутая для войны армия. Но по изложенным выше соображениям Сталин не хотел идти на полное мобилизационное и оперативное развертывание вооруженных сил. Частичное отмобилизование 800 тыс. человек и переброска из глубины страны некоторых армий (всего 28 дивизий) не позволяло создать группировки, необходимые для проведения наступательных операций. А без этого невозможно начинать войну.

Попытки командующих выдвинуть к госгранице хоть какие-то дополнительные силы жестко пресекались. Сталин и Нарком обороны требовали от Генштаба немедленного прекращения подобных действий. Так, 11.06.41 г. начальник Генштаба Г.К. Жуков направил командующему КОВО телеграмму: “Народный комиссар обороны приказал:

1) Полосу предполья без особого на то приказания полевыми и уровскими частями не занимать. Охрану сооружений организовать службой часовых и патрулированием.

2) Отданные Вами распоряжения о занятии предполья уровскими частями немедленно отменить”.

Приходилось отдавать и ряд других таких же распоряжений.

Пусть те, кто придерживается версии о превентивной войне с нашей стороны хоть на минуту задумаются: как можно готовиться к упреждающему удару и отдавать подобные распоряжения?

Как отмечал Г.К. Жуков, “введение в действие мероприятий, предусмотренных оперативным и мобилизационным планами, могло быть осуществлено только по особому решению правительства. Это особое решение последовало лишь в ночь на 22 июня 1941 года, да и то не полностью”.

Даже с началом войны в первые часы Сталин еще не терял надежды, что конфликт, возможно, удастся погасить. Он, конечно, серьезно ошибался, но внутренне он был уверен, что войны еще можно избежать.

Как писал Черчилль в своих мемуарах, Сталин в августе 1941 г. сказал ему: “Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но я думал, что мне удастся выиграть еще месяцев шесть или около этого”. И к этому, а не к упреждающему удару стремился Сталин в тот период.

В-третьих, не было утвержденного плана стратегического развертывания для нанесения упреждающего удара не только в Генштабе, но и в военных округах. Последние никаких задач на этот счет не получали.

По оперативным вопросам военные округа имели задачу: силами войск прикрытия отразить вторжение противника и после полного развертывания основных сил фронтов перейти в наступление. Очевидно, что переход в наступление после отражения вторжения противника и упреждающий удар — это не одно и то же. Например, согласно “Плану действий войск в прикрытии на территории Западного особого военного округа”, представленного на утверждение Наркома обороны в июне 1941 г., были определены следующие общие задачи войск округа по обороне госграницы:

“а) Упорной обороной полевых укреплений по госгранице и укрепленных районов:

1) Не допустить вторжения как наземного, так и воздушного противника на территорию округа;

2) Прочно прикрыть отмобилизование, сосредоточение и развертывание войск округа...”.

Люди, не посвященные в вопросы оперативного планирования и их практической реализации, полагают, что стоит собраться и поговорить высшему руководству о тех или иных желательных, на их взгляд, способах действий армии, как сразу следует их осуществление. Но после утверждения оперативного плана Генштаба для разработки соответствующих планов объединений, соединений и частей (с допуском ограниченного количества исполнителей) и практической организации их выполнения при самой интенсивной и напряженной работе требуется не менее 3—4 месяцев. Совершенно очевидно, что план действий, изложенный в докладной от 15.05.41 г., если бы он даже был утвержден, ни при каких обстоятельствах не мог быть реализован на практике.

Версию о готовившемся упреждающем ударе с советской стороны некоторые авторы пытаются обосновать тем, что войска фронтов не располагались в оборонительной группировке, не были подготовлены и оборудованы в инженерном отношении оборонительные рубежи в глубине. Но все это не имеет прямого отношения к идее упреждающего удара. Эти упущения связаны с устарелым представлением о характере военных действий в начальный период войны и общей недооценкой в предвоенные годы оперативной и стратегической обороны. Ведь не только оборонительные, но и наступательные операции не были подготовлены должным образом.

Таким образом, подводя итог сказанному, можно сделать вывод, что в 1941 г. Советский Союз никакого превентивного удара против Германии нанести не мог.

Каким все же на деле был стратегический замысел действий Красной Армии: наступательным или оборонительным? В основе своей планы Красной Армии носили наступательный характер. В случае начала войны имелось в виду соединениями прикрытия отразить вторжение противника, завершить отмобилизование и затем перейти в решительное наступление. Но такой способ действий не имеет ничего общего с упреждающими действиями и тем более с превентивной войной.

Если к тому же учесть, что советские войска не были приведены в боевую готовность, даже после того, как нападение на СССР свершилось, войскам был отдан приказ отразить наступление противника, но госграницу не переходить, то ни о каком нападении не может быть и речи (стоит только вдуматься: готовить превентивный удар и с началом войны требовать от войск границу не переходить!).

Вместе с тем со всей определенностью можно сказать, что начиная первыми военные действия, как предлагал Жуков, войска Красной Армии не понесли бы столь больших потерь, особенно в авиации, действовали бы более организованно, чем это удалось в июне-июле 1941 г. И даже в случае неудачных на��тупател��ных операций и встречных сражений имели бы возможность в более благоприятных условиях переходить к обороне. Противник лишился бы возможностей для нанесения внезапных ошеломляющих ударов.

Наиболее благоприятный момент для нанесения упреждающего удара по германской армии был в мае-июне 1940 г., когда шли военные действия против Франции, но такие действия не входили в намерения СССР.

Примечательно, что историки и политики, поднимающие шум по поводу этого жуковского плана, считают правомерным уже состоявшийся превентивный удар Гитлера в 1941 г. и гневно осуждают лишь предполагавшийся план Жукова.

Если говорить в целом, то несмотря на огромную работу руководства страны по промышленной и военно-технической подготовке к войне, накануне ее были допущены и серьезные, теперь широко известные, ошибки и просчеты, в том числе и Генштабом, возглавляемым Жуковым.

Недостаточно разрабатывались и осваивались формы и способы стратегической и оперативной обороны, а именно эти задачи пришлось решать в начальный период войны. Совершенно неправильно оценивались способы ведения операций в начальный период войны. Не была предусмотрена возможность перехода противника в наступление сразу всеми заранее развернутыми группировками войск одновременно на всех стратегических направлениях. И Жуков очень самокритично все это признавал. По данному поводу он писал: “При переработке оперативных планов весной 1941 года практически не были полностью учтены особенности ведения современной войны в ее начальном периоде. Нарком обороны и Генштаб считали, что война между такими крупными державами, как Германия и Советский Союз, должна начаться по ранее существовавшей схеме: главные силы вступают в сражение через несколько дней после приграничных сражений. Фашистская Германия в отношении сроков сосредоточения и развертывания ставилась в одинаковые условия с нами. На самом деле и силы и условия были далеко не равными”.

Опыт начавшейся войны в Европе с применением ряда новых способов стратегических действий явно недооценивался. Нарком обороны С.К. Тимошенко считал, что в смысле стратегического творчества опыт войны в Европе не дает ничего нового.

Недооценка обороны и неправильная оценка изменившегося характера начального периода войны имели более тяжелые последствия, чем это иногда изображается в военной литературе. Дело ведь не в формальном признании или непризнании обороны, а прежде всего в тех практических выводах и мероприятиях, которые из этого вытекают.

Во-первых, как показал опыт, следовало учитывать возможность внезапного нападения заранее отмобилизованного и изготовившегося к агрессии противника. А это требовало соответствующей системы боевой и мобилизационной готовности Вооруженных Сил, обеспечивающей их постоянную высокую готовность к отражению такого нападения, более решительного скрытого наращивания боевой готовности войск.

Во-вторых, признание возможности внезапного нападения противника означало, что приграничные военные округа должны иметь тщательно разработанные планы отражения вторжения противника, то есть планы оборонительных операций, так как отражение наступления превосходящих сил противника невозможно осуществить мимоходом, просто как промежуточную задачу. Для этого требуется ведение целого ряда длительных ожесточенных оборонительных сражений и операций. Если бы эти вопросы теоретически и практически были разработаны и такие планы были, то в соответствии с ними по-другому, а именно — с учетом оборонительных задач, располагались бы группировки сил и средств этих округов, по-иному строилось бы управление и осуществлялось эшелонирование материальных запасов и других мобилизационных ресурсов.

Готовность к отражению агрессии требовала также, чтобы были не только разработаны планы оборонительных операций, но и в полном объеме подготовлены эти операции, в том числе в материально-техническом и инженерном отношениях, чтобы они были освоены командирами и штабами. Совершенно очевидно, что в случае внезапного нападения противника не остается времени на подготовку таких операций. Но этого не было сделано в приграничных военных округах. В теории и практике оперативной подготовки в штабах и академиях оборона отрабатывалась далеко не так, как пришлось ее вести в 1941—1942 гг., а как вид боевых действий, к которому прибегают на непродолжительное время и на второстепенных направлениях, с тем чтобы отразить нападение противника в короткие сроки и самим перейти в наступление. Из этих ошибочных позиций исходили и при постановке задач войскам накануне и в начале войны.

Идея непременного перенесения войны в самом ее начале на территорию противника (причем идея не обоснованная ни научно, ни анализом конкретной обстановки, ни оперативными расчетами) настолько увлекла некоторых руководящих военных работников, что возможность ведения военных действий на своей территории практически исключалась. Все это отрицательно сказалось на подготовке не только обороны, но и в целом театров военных действий в глубине своей территории.

На вновь присоединенных территориях требовалось построить новые сети аэродромов, большое количество дорог, мостов, осуществить наращивание линий и узлов связи. Однако необходимых сил и средств для этого не было.

Медленно шло создание оборонительных сооружений. УРы на старой госгранице были частично демонтированы, из ДОТов снято артиллерийское вооружение. Строительство долговременных сооружений на новой границе еще не было закончено, система обороны в новых УРах не организована, между укрепленными районами оставались промежутки до 50—60 км.

Большие изъяны были допущены в организации управления Вооруженными Силами на военное время. Отрицательно сказывалась разобщенность наркоматов обороны и ВМФ. Руководство ВМФ пыталось решать свои вопросы в отрыве от Генштаба. Неправильным было отношение к Генеральному штабу, как основному органу оперативного управления Вооруженными Силами.

Даже после преобразования штаба РККА в Генштаб в 1935 г. из его ведения были изъяты вопросы формирования военно-технической политики, оргструктуры и комплектование Вооруженных Сил. В частности, организационно-мобилизационными вопросами ведало управление, подчиненное зам. Наркома Е.А. Щаденко. Это привело к недостаточной согласованности мероприятий по этим видам деятельности и решения их другими ведомствами Наркомата обороны в отрыве от оперативно-стратегических задач. Хотя и Жуков не проявил настойчивости, чтобы приостановить формирование такого количества механизированных и воздушно-десантных соединений, что привело к большому распылению танков и других средств.

Главное разведывательное управление РККА начальнику Генштаба не подчинялось (начальник ГРУ был заместителем Наркома обороны), фактически же оно подчинялось самому Сталину. Очевидно, что Генштаб не мог полноценно решать вопрос стратегического применения Вооруженных Сил без своего разведоргана.

В Наркомате обороны не было единого органа управления тылом, службы снабжения подчинялись Наркому и различным его заместителям.

Всю систему управления Вооруженными Силами лихорадила чехарда с непрерывными перестановками руководящего состава в Центральном аппарате и военных округах. Так, за пять предвоенных лет сменилось четыре начальника Генштаба. За полтора года перед войной (1940-1941 гг.) пять раз (в среднем через каждые 3—4 месяца) сменялись начальники управления ПВО, с 1936 по 1940 г. сменилось пять начальников разведывательного управления и др. Поэтому большинство должностных лиц, не успевало освоить свои обязанности, связанные с выполнением большого круга сложных задач перед войной. Кстати, такая практика продолжалась и во время войны. Жуков не раз прямо говорил об этом Сталину, но на деле ничего не менялось.

Накануне войны не был продуман даже такой вопрос: кто будет Главнокомандующим Вооруженными Силами во время войны? Первоначально предполагалось, что им должен быть нарком обороны. Но уже с самого начала войны эти функции взял на себя Сталин. До сих пор трудно понять, почему еще до войны не были подготовлены защищенные пункты управления для Главнокомандования, Генштаба и фронтов. Всю работу Главнокомандования, Наркомата обороны и Генштаба пришлось на ходу и экспромтом перестраивать применительно к военному времени. Все это не могло не сказаться отрицательно на управлении действующей армией и обеспечивающими ее органами.

Слаб��сть стратегического руководства фронтами в начале войны пы��ались компен��ировать созданием в июле 1941 г. главкоматов северо-западного, западного и юго-западного направлений, но это еще больше усложнило управление войсками и от них вскоре пришлось отказаться.

Во всех звеньях слабо была организована связь, особенно радиосвязь. В последующем это привело к тому, что проводная связь во фронтах, армиях, дивизиях была нарушена противником в первые же часы войны, что в ряде случаев привело к потере управления войсками.

Серьезным упущением Генштаба и прежде всего Б.М. Шапошникова, было то, что им не была разработана четкая система приведения войск в высшие степени боевой готовности. Оперативные и мобилизационные планы были недостаточно гибкими. Они не предусматривали промежуточных степеней наращивания боевой и мобилизационной готовности войск, а также поочередного приведения их в боевую готовность. Войска должны были оставаться в пунктах постоянной дислокации или сразу полностью развертываться. В Генштабе не были установлены даже такие короткие сигналы (команды) как в ВМФ, для быстрого доведения распоряжений о приведении войск в боевую готовность.

В условиях, когда на Жукова сразу обрушилось огромное количество нерешенных вопросов и острого недостатка времени и он не смог своевременно разглядеть и устранить эти упущения.

Г.К. Жуков с самого начала своей деятельности в должности начальника Генштаба пытался поставить и решить некоторые из этих вопросов. Но при существовавшей тогда системе руководства оборонными делами их очень трудно было “пробивать”.

Не отвечали интересам ведения оборонительных операций в начале войны базирование авиации и расположение складов с материальными запасами. Аэродромы строились в непосредственной близости от границы, базирование на имевшихся аэродромах было крайне скученным.

По свидетельству Маршала Советского Союза А.М. Василевского, Жуков и органы снабжения Наркомата обороны считали наиболее целесообразным иметь к началу войны основные запасы подальше от госграницы, примерно на линии Волги. Но такие деятели, как Г.И. Кулик, Л.3. Мехлис, Е.А. Щаденко категорически возражали против этого. Они считали, что агрессия будет быстро отражена и война во всех случаях будет перенесена на территорию противника. Эта линия, к сожалению, возобладала. В результате советская авиация и материальные запасы в первые же дни войны оказались под ударами противника.

В целом у Советского государства были обширные планы по коренному преобразованию и повышению боевой мощи Красной Армии и Военно-Морского флота, рассчитанные на несколько лет. “Когда же все это будет нами сделано, — говорил И.В. Сталин, — Гитлер не посмеет напасть на Советский Союз”. Но все это, к сожалению, не суждено было осуществить. Война застала нашу страну и ее вооруженные силы в стадии многих незавершенных дел по перевооружению, реорганизации и переподготовке армии и флота, создания обороны, перестройки промышленности, создания государственных резервов и мобзапасов.

Накануне войны особенно большое значение приобрела разведка. После войны много писали и говорили о том, что разведка своевременно докладывала об основных мероприятиях по сосредоточению германских войск у советских границ и их подготовке к наступлению. Но при этом излишне упрощается обстановка того времени и не учитывается, что поступали не только донесения, подтверждающие подготовку к нападению на СССР, но и данные, которые опровергали подобные сообщения.

В 1941 г. тяжелый пресс предвзятых политических установок оказывал огромное давление не только на разведку, но и на всю практическую деятельность по организации обороны страны.

Сталин, стремясь оттянуть войну, продолжал пытаться обеспечить безопасность страны политическими, дипломатическими средствами, в то время как другая сторона уже перевела курс своей политики на военный путь. В такой обстановке, особенно накануне войны, требовалось более активное и непосредственное участие в выработке военно-политических решений Наркомата обороны и Генштаба, но “боги” от политики считали все это излишним.

Некоторые командующие (в частности, М.П. Кирпонос) просили у Москвы разрешения хотя бы предупредительным огнем препятствовать действиям фашистских самолетов, которые безнаказанно летали над нашей территорией. Но им отвечали: “Вы что — хотите спровоцировать войну?”. Сталин не хотел дать Гитлеру повода для развязывания войны. Но ему это и не было нужно, как, например, при нападении на Польшу.

Подводя итог сказанному, можно еще раз подчеркнуть, что без учета всей обстановки и того, какие действия диктовались сверху, трудно объективно оценить деятельность Жукова как начальника Генштаба и все, что произошло в начале войны.

В целом, несмотря на крупные упущения и ненормальную обстановку, затруднявшую подготовку войск к отражению агрессии, советским командованием накануне войны был осуществлен и ряд важных мер по усилению боеспособности Вооруженных Сил и, в первую очередь, западных военных округов. По настоянию С.К. Тимошенко и Г.К. Жукова проведен призыв на учебные сборы около 800 тыс. военнообязанных запаса, что было равносильно частичной мобилизации. В состав этих округов было переброшено 28 дивизий из восточных районов страны. Удалось существенно увеличить производство новых образцов вооружения. Усиленными темпами продолжалось оборонительное строительство. Уточнялись оперативные и мобилизационные планы в соответствии с изменившимися условиями обстановки. Советско-финская война имела не только отрицательные военно-политические последствия. Опыт этой войны имел и положительное значение. Более объективно и остро стала оцениваться боеспособность Красной Армии и на этой основе были приняты срочные меры по устранению выявившихся недостатков и слабых мест в ее строительстве и подготовке. Под руководством нового Наркома обороны Маршала Советского Союза С.К. Тимошенко особенно много было сделано по укреплению единоначалия, порядка и воинской дисциплины, активизации и максимальному приближению обучения войск к условиям боевой действительности. В этом отношении за 1—1,5 года было сделано больше, чем за 30-е гг. Накануне войны проводились и другие мероприятия по повышению боеспособности армии и флота.

Можно, конечно, во многом упрекнуть Тимошенко и Жукова за то, что они не сумели доказать Сталину необходимость проведения более решительных мер по наращиванию боевой готовности войск. Но при сталинской системе руководства далеко не все было возможно. Сравнивая с тем, что было на германской стороне, немецкий историк, издатель журнала “Шпигель” Рудольф Аугштайн напоминает эпизод, когда разработчик плана “Барбаросса” генерал Маркс, а также начальник Генштаба Гальдер и Главком сухопутными войсками Браухич имели сомнения в реальности плана, понимая, что потенциал германских вооруженных сил истощится к концу 1941 г. или в 1942 году, но не решались доложить об этом Гитлеру. В то время, как Тимошенко и Жуков докладывали свои предложения Сталину довольно настойчиво. Р. Аугштайн вынужден признать, что оба наших военачальника “...в условиях, сопряженных с гораздо большей психологической нагрузкой, вели себя гораздо мужественнее, чем Браухич и Гальдер”.

Причины военных поражений СССР, как и причины того, почему ему в конечном счете удалось в 1941 г. устоять, заключены в изложенных выше обстоятельствах по подготовке Вооруженных Сил к отражению агрессии. Но трудности усугублялись и серьезными недостатками в практическом управлении Вооруженными Силами с началом фашистской агрессии. Даже когда достаточно точно стало известно о предстоящем нападении на СССР и когда война уже началась, у Сталина еще не было однозначной оценки того, что произошло. Отсюда половинчатость и нерешительность действий, запоздалая постановка задач войскам. Директива на приведение приграничных военных округов в боевую готовность была передана им в 0.30 22 июня 1941 г. В армиях ее получили в 3—4 часа утра, когда военные действия уже начались.

К тому же директива эта была крайне противоречивой, осторожной и туманной. Первоначально начальником Генштаба, т.е. Жуковым, была подготовлена более определенная директива о приведении войск в боевую готовность к отражению агрессии противника. Но Сталин как уже отмечалось, посчитал (и это за несколько часов до войны!), что такую директиву давать преждевременно, полагая, что, может быть, вопрос еще уладится мирным путем.

Согласно отданной директивы, по существу, не разрешалось даже введение в полном объеме плана прикрытия госграницы.

Требова��ось приведение войск в боевую готовность в местах дислокации и занятие огневых точек на границе, а о занятии оборонительных позиций стрелковыми соединениями ничего не говорилось. Таким образом, войскам ставилась задача не на оборону и решительные действия по отражению нападения противника, а на то, чтобы не поддаваться ни на какие провокационные действия, “могущие вызвать крупные осложнения”. Один этот эпизод ярко свидетельствует о непонимании Сталиным элементарных основ военного управления, его коварстве и, можно сказать, непорядочности по отношению к подчиненным войскам. Как известно, постановка задач войскам требует четкости и ясности, чтобы полученная задача не вызывала у исполнителей кривотолков и сомнений. Но в уточненной Сталиным формулировке сквозила именно полная неопределенность поставленной задачи. Из нее нельзя было даже понять, назревает война или ожидаются лишь провокационные действия. Если этот вопрос не могло решить высшее руководство, полностью владеющее стратегической обстановкой, как его можно было решить на поле боя? Как выполнять боевую задачу, как определить, что действия по отражению нападения противника не вызовут крупных осложнений? Вместо того, чтобы самому оценить обстановку и определить характер предстоящих действий войск, взять прежде всего на себя ответственность за это, распоряжения были отданы в такой форме, чтобы в случае каких-либо неблагоприятных последствий можно было снять с себя ответственность и обвинить тех, кто их выполнял. Даже командующие и штабы военных округов и армий не могли толком понять, что им нужно делать и как действовать. Как вспоминает Р.Я. Малиновский, “на уточняющий вопрос, можно ли открывать огонь, если противник вторгается на нашу территорию, следовал ответ: на провокацию не поддаваться и огня не открывать”.

В сборнике воспоминаний немецких участников войны рассказывается о том, что утром 22 июня штаб группы армий “Центр” перехватил запрос советской военной радиостанции: “Нас обстреливают, что мы должны делать?”. Из вышестоящего штаба последовал ответ: “Вы, должно быть, нездоровы. И почему ваше сообщение не закодировано?”.

Например, 9-й мехкорпус К. Рокоссовского не получил ни одной машины из присланных по плану мобилизации, которая была объявлена в момент выступления соединений к местам предназначения.

Ввиду запоздалой отдачи директивы Главнокомандованием распоряжения из штабов округов и армий до большинства соединений и частей вообще не дошли и такие части приводились в боевую готовность уже под обстрелом противника.

К началу войны войска оказались на положении мирного времени — в пунктах постоянной дислокации, в военных городках, лагерях. Вооружение и техника находились в парках, на консервации. Большинство соединений уже в ходе боевых действий и под массированными ударами авиации и артиллерии противника начали выдвигаться к госгранице навстречу его наступающим танковым группировкам, не успев занять назначенные оборонительные рубежи в пограничной зоне. Из 57 дивизий, предназначенных для прикрытия границы, только 14 расчетных дивизий (отдельные полки, батальоны) или 25% выделенных сил и средств успели наспех занять назначенные районы обороны и то в основном на флангах советско-германского фронта. Артиллерийские полки и зенитные части дивизий и корпусов были выведены в лагеря, на учебные сборы (на значительном удалении от своих соединений) и поэтому войска вступали в бой без артиллерийской поддержки и противовоздушного прикрытия.

В результате в первые же часы и дни войска понесли большие потери и не смогли оказать достаточно организованного сопротивления наступающим войскам противника.

В тяжелом положении оказались советские ВВС. Авиация, не успев рассредоточиться, потеряла большинство самолетов на аэродромах. Например, авиация Западного фронта за первый день войны потеряла 738 самолетов из имевшихся 1780 самолетов. Всего советская авиация в первый день потеряла 1200 самолетов. Это позволило германской авиации в самом начале войны завоевать господство в воздухе, она непрерывными массированными ударами затрудняла организованный отход и закрепление советских войск на новых оборонительных рубежах, подход к полю сражения резервов и вторых эшелонов, подвоз материальных средств.

Германская армия с самого начала войны сумела захватить стратегическую инициативу. В результате внезапного перехода в наступление, массированного использования сил и средств на главных направлениях противнику удалось в первые же двое суток продвинуться до 110—150 км, создать угрозу окружения крупных группировок советских войск, нарушить фронт обороны.

Главное командование советских Вооруженных Сил, не получая своевременно достоверных данных обстановки и не зная подлинного положения дел на фронте, отдавало войскам нереальные распоряжения, не соответствующие сложившимся условиям обстановки.

В результате всего этого оборонительные действия фронтов в первые 15—18 суток закончились серьезной неудачей. Немецко-фашистские войска на северо-западном направлении прорвались на глубину до 450 км; на западном — 450—600 км, на юго-западном — до 350 км. Советские войска продолжали отступать с тяжелыми боями.

Однако и в этой тяжелейшей обстановке Главнокомандование советских войск продолжало еще неверно оценивать обстановку.

В условиях, когда устойчивость стратегической обороны была нарушена и образовались опасные прорывы крупных группировок противника на большую глубину, наиболее целесообразным было: заблаговременно готовить оборону на рубеже рек Западная Двина и Днепр, отводя войска и подтягивая на этот рубеж резервы. Но такие решения своевременно не были приняты. Стремясь любой ценой удержать каждый рубеж и не допустить отхода, войска ставились в еще более тяжелое положение, что и вынуждало их к дальнейшим отступлениям.

При анализе наших поражений в 1941 г. приводится много различных причин и многие из них действительно имели место. Но все они являются производными от двух главных, оказавших определяющее и наиболее пагубное влияние на ход трагических событий в начале войны.

Первая из них связана с уже не раз встречавшимся в истории забвением того элементарного положения, что война — явление двустороннее. Непонимание и нежелание Сталина считаться с этой простой истиной было доведено до абсурда. Он часто упускал из виду, что при остром политическом и военном противоборстве сторон недопустимо исходить только из собственных желаний и побуждений, не учитывая того, какие цели преследует и что может предпринять другая сторона. Его особенно подводила доходившая до наивности предвзятая однозначность оценки военно-политической обстановки, не допускавшая какой-либо альтернативности ее развития. Если, скажем, он задумал отсрочить начало войны на несколько лет, то уверен, что и Гитлер до этого не может предпринять нападение. Поскольку по его расчетам военная мощь Франции в 1940 г. позволяла ей противостоять Германии сравнительно длительное время, то это уже гарантирует отсрочку агрессии против СССР.

В намеченную им схему мышления реальная жизнь уже не укладывалась. 13 июня нарком обороны С.К. Тимошенко и Г.К. Жуков предлагают Сталину привести войска в боевую готовность, а он рекомендует им читать на следующий день сообщение ТАСС о том, что Гитлер не собирается нападать. Уверовав в свою непогрешимость и привыкнув к тому, что все ему внутри страны повинуется, Сталин, видимо, внушил себе, что так должно происходить и во всех других сферах.

Вторая причина наших военных неудач и поражений в 1941 г. объясняется совершенно неоправданной, неимоверной централизацией руководства всеми сторонами жизни и деятельности государства, обороны страны, строительства и подготовки Вооруженных Сил. В принципе такая централизация накануне и в ходе войны была нужна.

Но установленная Сталиным чрезмерная централизация руководства и управления, переходящая все разумные пределы, всеобщая подозрительность и недоверие к людям, их придавленность и запуганность чрезвычайно сузили общий фронт работы, лишали систему управления тех живых соков творчества и инициативы, без которых она может функционировать только строго по вертикали сверху вниз, в пределах установленных рамок, будучи неспособной охватывать все сложности реальной действительности и реагировать на ее изменения. Такая система управления не могла быть эффективной и тормозила работу по подготовке страны и Вооруженных Сил к отражению агрессии.

Сталин не только не мог объять всех вопросов, но к тому же монополиз��ровал право на их личное решение и жестоко подавлял всякую самостоятельность мышления и действий. Другие руководители и органы управления во всех звеньях должны были по всем вопросам ждать указаний и заниматься только их механическим исполнением.

Такая практика политического руководства и управления войсками превратилась в настоящее бедствие. Многие предложения Госплана, Наркомата обороны подолгу не рассматривались и решение назревших вопросов многократно откладывалось. В результате до начала войны не были приняты решения по переводу промышленности на военное положение и форсированию производства новых видов оружия. Не были утверждены и введены в действие новые оперативные и мобилизационные планы взамен устаревших и не соответствовавших новым условия. До начала войны не было проведено отмобилизование Вооруженных Сил, а самое главное — советские войска к началу военных действий не были приведены в боевую готовность для отражения агрессии и оставались на положении мирного времени. На простом языке это означало, что всесторонне изготовившийся противник наносил удар по армии, которая к началу его нападения какое-то время была по существу безоружной и еще не изготовилась для боевых действий.

В более ужасное и невыгодное положение армию уже поставить нельзя. В подобных условиях армия не может реализовать ни свои возможности, ни другие боевые качества. Если бы даже не было никаких других ошибок (несвоевременность отмобилизования армии, распыление боевой техники по многим формированиям, неправильное определение направления главного удара противника и многое другое), то одно только упущение с приведением войск в боевую готовность все равно свело бы на нет все другие осуществленные мероприятия. Это обстоятельство имело катастрофические последствия, предопределив все наши неудачи и поражения в начале войны.

Есть ли во всем этом вина начальника Генштаба генерала Жукова? Да, есть и немалая. О своей ответственности за это он сам не раз говорил. Но противостоять сталинской системе руководства в то время ни Жуков, ни кто-то другой не мог. Но заслуга его в том, что даже в тех невыносимых условиях ему удалось некоторые еще большие бедствия предотвратить и немало сделать.

В связи с этим хотелось бы выразить пожелание, чтобы и в современных условиях не забывалось, что оборонительный характер военной доктрины не уменьшает, а наоборот, неизмеримо повышает значение высокой боевой готовности Вооруженных Сил, ибо агрессор, выбирая момент для нападения, заранее изготавливается к нему, а обороняющаяся сторона вынуждена ориентироваться на ответные действия. Жизнь показывает также, что полнокровная творческая деятельность Генштаба возможна только в том случае, если она не скована слишком жестко политическим руководством.

Маршал Конев в 1957 г., когда было приказано вовсю клевать Жукова, писал:

“Являясь начальником Генерального штаба, т. Жуков обязан был разобраться в обстановке и разработать конкретные предложения в Центральный Комитет партии и правительство, направленные на повышение боевой готовности Вооруженных Сил. Однако всем известно, что своевременных мероприятий, связанных с заблаговременным приведением войск в боевую готовность и занятием ими соответствующих оборонительных рубежей для организованного и подготовленного отпора врагу, осуществлено не было”.

Да, не было. Но Иван Степанович не стал объяснять, почему не было.

В отличие от многих военачальников и историков Жуков не валил все на Сталина, а самокритично анализировал причины допущенных ошибок. “Я не снимаю с себя ответственности — писал он — за то, что может быть, недостаточно убедительно обосновал перед Сталиным необходимость заблаговременного приведения нашей армии в полную боевую готовность для отражения надвигающейся агрессии. Ни нарком, ни я, ни мои предшественники Б.М. Шапошников, К.А. Мерецков, ни руководящий состав Генерального штаба не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день мощными компактными группировками на всех стратегических направлениях с целью нанесения сокрушительных рассекающих ударов”.

Дело усугублялось тем, что запуганные репрессиями (только в предвоенные годы было расстреляно три начальника разведуправления) руководители разведорганов и другие должностные лица стремились докладывать только то, что соответствовало оценкам Сталина. В самом начале своей деятельности в должности начальника Генерального штаба Жуков предложил Сталину некоторые срочные меры по усилению обороны западных границ, присутствовавший при этом В.М. Молотов бросил возмущенную реплику: “Вы что же, воевать думаете с немцами?”. И это в период, когда подготовка к нападению Германии на СССР была уже в полном разгаре и до войны оставалось всего несколько месяцев.

Вопреки всем сообщениям разведки о сосредоточении у советских границ 170 дивизий в мае 1941 г. Берия заверял Сталина: “Я и мои люди, Иосиф Виссарионович, твердо помним Ваше мудрое предначертание: в 1941 г. Гитлер на нас не нападет”.

Начальник разведуправления Ф.И. Голиков, сообщив Сталину данные разведки о завершении Германией подготовки к агрессии, в конце доклада сделал вывод:

“Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, может быть, германской разведки”. Такой же вывод в записке Сталину сделал нарком Военно-морского флота адмирал Н.Г. Кузнецов.

“Конечно, на нас — писал Жуков после войны, — военных — лежит ответственность за то, что мы недостаточно требовали приведения армии в боевую готовность и скорейшего принятия ряда необходимых на случай войны мер. Очевидно, мы должны были это делать более решительно, чем делали. Тем более что, несмотря на всю непререкаемость авторитета Сталина, где-то в глубине души у тебя гнездился червь сомнения, шевелилось чувство опасности немецкого нападения. Конечно, надо реально себе представить, что значило тогда идти наперекор Сталину в оценке общеполитической обстановки. У всех на памяти еще были недавно минувшие годы; и заявить вслух, что Сталин не прав, что он ошибается, попросту говоря, могло тогда означать, что, еще не выйдя из здания, ты уже поедешь пить кофе к Берии.

И все же это лишь одна сторона правды. А я должен сказать всю. Я не чувствовал тогда, перед войной, что я умнее и дальновиднее Сталина, что я лучше него оцениваю обстановку и больше него знаю. У меня не было такой собственной оценки событий, которую я мог бы с уверенностью противопоставить как более правильную оценкам Сталина. Такого убеждения у меня не существовало. Наоборот, у меня была огромная вера в Сталина, в его политический ум, его дальновидность и способность находить выходы из самых трудных положений. В данном случае — в его способность уклониться от войны, отодвинуть ее. Тревога грызла душу. Но вера в Сталина и в то, что в конце концов все выйдет именно так, как он предполагает, была сильнее. И, как бы ни смотреть на это сейчас, это правда”.

К началу войны недостаточно подготовленным оказался и сам Генштаб. К тому же в первые дни войны Сталин разослал весь руководящий состав Наркомата обороны, Генштаба по фронтам и тем самым еще более усложнил управление. В частности, Г.К. Жуков был направлен в войска Юго-Западного фронта. Крупные ошибки допустили командующие войсками, особенно командующий войсками Западного фронта генерал Павлов. Не раз писали, что если бы на месте Павлова был Жуков, все равно бы ничего не изменилось. Действительно, общая стратегическая обстановка складывалась таким образом, что даже такому способному военачальнику, как Жуков, не удалось организовать достаточно эффективный контрудар нескольких мехкорпусов Юго-Западного фронта по танковой группировке противника в районе Соколя, хотя по сравнению с другими именно этот контрудар был наиболее удачным и противнику были нанесены серьезные потери и задержано его продвижение. Это был вынужден признать и Гальдер в своем дневнике.

Но даже в этой крайне тяжелой обстановке Жуков показывает не только умение проникать в глубинную суть складывающейся обстановки, но и далеко предвидеть ее развитие.

Так, благодаря своей исключительной прозорливости, умению мыслить не только за свою сторону, но и противника, разгадать скрытые процессы не только происходящих, но и назревающих событий, он распознал план германского командования, связанный с поворотом 2-й полевой и 2-й танковой групп немецко-фашистских войск ��а юго-восток для нанесения ударов по правому флангу и тылу Юго-Западного фронта. Против такого решения Гитлера выступали даже его наиболее опытные генералы. В сложившейся тогда обстановке казалось просто невероятным, что можно решиться снять силы с главного московского направления, где наметился наибольший успех, и повернуть на юго-восток. А Жуков, посоветовавшись с начальником оперуправления Генштаба В.Н. Злобиным, его заместителем А.М. Василевским, уловил возможность такого решения и предложил конкретные меры, упреждающие действия противника.

Причем такое предвидение возможного развития событий было плодом не одной лишь хорошей интуиции, но основывалось на тщательном анализе обстановки, оперативных расчетах и глубоком понимании внутренней логики развития военных действий.

Прежде всего было учтено, что немецко-фашистские войска, несмотря на достигнутые ими крупные успехи, понесли большие потери. Общий фронт противника значительно расширился. Оперативная плотность войск стала резко снижаться, и теперь их уже не хватало для одновременного наступления на всех стратегических направлениях. Враг был еще силен и очень опасен, но все же он был уже надломлен. Поэтому Жуков пришел к выводу, что германское командование не рискнет в ближайшее время наступать на Москву. Оно не было готово к этой операции, так как не располагало ни необходимым количеством ударных войск, ни их должным качеством.

Внимательное рассмотрение различных вариантов возможных действий противника показывало, что противник, видимо, не решится оставить без внимания опасный для группы армий “Центр” участок — правое крыло группы — и будет стремиться в ближайшее время разгромить Центральный фронт, который к тому времени имел в своем составе всего две армии.

Было ясно, что если это произойдет, то германские войска получат возможность выйти во фланг и тыл нашему Юго-Западному фронту, разгромят его и, захватив Киев, обретут свободу действий на Левобережной Украине. Поэтому только после того, как была бы ликвидирована угроза для них на фланге центральной группировки со стороны Юго-Западного направления, гитлеровцы могли начать наступление на Москву.

Готовность германского командования к решающему наступлению на Москву лимитировалась и действиями на Ленинградском направлении. Только после овладения Ленинградом и соединения с финской армией оно могло повернуть свои силы тоже на Москву, обходя ее с северо-востока и надежно обеспечивая левый фланг группы армий “Центр”.

Но Сталин не согласился с доводами Жукова и такой оценкой обстановки.

Исходя из изложенной оценки обстановки, Жуков предложил Сталину укрепить Центральный фронт, передав ему не менее трех армий, усиленных артиллерией. Для этого одну армию взять из западного направления, другую — за счет Юго-Западного фронта, третью — из резерва Ставки. Поставить во главе фронта опытного и энергичного командующего. Конкретно предлагал назначить Н.Ф. Ватутина. (Последнее тоже было важным, поскольку А.И. Еременко своими безответственными заверениями вводил Сталина в заблуждение относительно действительно складывающейся обстановки).

Сталин все это отвергал из опасений ослабить Московское направление. Но Жуков был уверен, что противник на этом направлении пока вперед не двинется, а через 12—15 дней можно было перебросить с Дальнего Востока не менее восьми боеспособных дивизий и использовать их для усиления обороны Москвы. Последующие события подтвердили правильность таких выводов.

Весьма обоснованным было и предложение Жукова своевременно отвести войска Юго-Западного фронта на восточный берег р. Днепр. При этом одновременно предлагалось в районе Конотопа, Прилуки сосредоточить необходимые резервы для парирования удара противника по флангу Юго-Западного фронта. Настойчивость Жукова в отстаивании этого предложения вызвала у Сталина негодование, и он был отстранен от должности начальника Генштаба. Игнорирование же мнения Жукова привело к окружению и катастрофическому поражению войск Юго-Западного фронта, поставив Москву в сентябре-октябре 1941 г. перед смертельной опасностью.

Если бы Сталин более внимательно прислушивался к мнению Генштаба, если бы Жуков как нач. Генштаба обладал правом более самостоятельно решать оперативно-стратегические вопросы, в том же 1941 г. наши войска могли действовать более организованно и успешно.

Но, как справедливо писал Г.К. Жуков, “нет ничего проще, чем, когда уже известны все последствия, возвращаться к началу событий и давать различного рода оценки. И нет ничего сложнее, чем разобраться во всей совокупности вопросов... сведений и фактов непосредственно в данный исторический момент”. Надо сказать, что сам Георгий Константинович не только задним числом правильно оценивал и судил о многих из прошедших событий, но еще до того, как они случались, умел предвидеть их, находить оптимальные решения, в наибольшей степени соответствующие обстановке того времени. Не все его прозорливые выводы и предложения по изложенным выше причинам удалось реализовать. Но печальный, трагический опыт 1941 г. многому научил и послужил еще одним крупным пластом в фундаменте формирования полководческого искусства Жукова.

Переход в начало сайта

...