Известный социальный философ Элвин Тоффлер считает, что уже сегодня мы живем в будущем, для которого социализм и капитализм – две стороны одной монеты, вышедшей из обращения
На наш век наложило отпечаток настроение
всеобщего разрушения и обновления. Наша жизнь пришлась на то, что древние греки обозначали понятием “подходящий
момент” – подходящий для “метаморфозы богов”, смены основополагающих принципов и символов. Уже много поставлено
на карту, и каждый из нас может оказаться последней каплей, переполнившей чашу.
Карл Густав Юнг
Примерно 30 лет назад – время смены одного поколения – в работах самых разных
социальных философов была в своих основах сформулирована новая концепция общества и его развития. Авторы
концепции работали независимо друг от друга, пользовались разными терминами, имели различные политические
ориентации, но в главном их понимание оказалось сходным.
Получили новую жизнь идеи К.Кларка и Ж.Фурастье
о трех основных секторах общественного производства – секторе первичном (сельское хозяйство), вторичном
(промышленность) и третичном (сфера услуг). Д.Белл рассмотрел историю как процесс развития общества от
доиндустриального состояния – через индустриальное – к постиндустриальному. В этом ряду стоит и Тоффлер,
прославившийся своей концепцией Трех Волн.
Элвин Тоффлер родился в 1928 году, был профессором Корнеллского
университета. Имеет почетные докторские степени по литературе, законодательству, естествознанию. Был одним из
штатных экспертов правительства Рейгана по проблемам экономического развития, консультировал министерство
обороны. Получил звание офицера Ордена искусств и литературы во Франции и был избран членом Американской
ассоциации содействия науке. Автор книг-бестселлеров “Футурошок”, “Третья Волна”, “Смещение власти”, “Война и
Антивойна”, “Адаптивная корпорация”.
Представители научного истеблишмента порой демонстрировали сдержанное
отношение к Тоффлеру, ставя ему в упрек то, что на деле является его силой и достоинством, – простоту языка.
Скажем, патриарх Дэниэл Белл как-то глухо обмолвился о нем как о популяризаторе. Но Тоффлер никогда и не
претендовал на статус яйцеголового кабинетного ученого. Он пишет не для научного сообщества. Его читают все, в
том числе и те, кого в Штатах называют людьми серьезными.
Вот один пример. Вечером 12 апреля 1982 года в
гости к супругам Тоффлерам заглянул генерал Колин Пауэлл. После комплиментов в адрес тоффлеровских книг генерал
перешел к вопросу: как, по мнению супругов, будут воевать в эпоху Третьей Волны? Завязался разговор. И в
дружеской беседе за чашкой кофе родилось новое понятие “интеллектуальное оружие”, ставшее после войны в
Персидском заливе основой официальной военной доктрины США на начало XXI века.
Тоффлеру, может
быть, сильнее и ярче, чем другим социальным философам, удалось выразить важную особенность новой социальной
парадигмы: устойчивое и нарастающее ощущение того, что мир стоит на пороге больших, невиданных перемен. Речь
идет не просто о линейной эволюции, не о постепенном улучшении того, что уже есть сегодня, но о приближении
качественно нового состояния общества.
Тридцать лет назад Тоффлер прямо писал: “Мы – последнее поколение
старой цивилизации и первое поколение новой. Новая цивилизация сейчас зарождается в наших жизнях. Это явление,
обладающее огромной взрывчатой силой, столь же глубокое, как и Первая Волна перемен, вызванная 10000 лет назад
становлением сельского хозяйства, или как потрясающая Вторая Волна перемен, связанных с промышленной революцией.
Мы – дети грядущей трансформации, то есть Третьей Волны”.
К середине ХХ века многие социальные философы пришли к тому выводу, что
главной чертой господствовавшего типа цивилизации является ее индустриальный характер. Перед лицом этого
глобального фактора даже радикальные различия социалистического и капиталистического общества отступали на
второй план. Уже в конце 50-х годов Р.Арон писал: “Европа состоит не из двух коренным образом отличных миров:
советского и западного, но представляет собой единую реальность – индустриальную цивилизацию”.
Тоффлер
постигал сущность индустриального общества не из книг. Закончив университет, он проработал пять лет на заводах
Среднего Запада “не клерком и не менеджером по персоналу, а на ручной сборке конвейера слесарем-монтером,
сварщиком, оператором штамповочного пресса. Я глотал пыль, испарения и дым литейного цеха. Я ощущал жар
раскаленного металла при разливке. На моих ногах до сих пор метки от искр сварки. За смену я перебрасывал под
пресс тысячи заготовок. Я наблюдал менеджеров, задерживающих рабочих на их местах, и я видел, что за “белыми
воротничками” вышестоящее начальство следило не менее жестко, чем те за рабочими. Я узнал из первых рук, как
рабочие борются за то, чтобы заработать на жизнь в индустриальную эпоху”.
Несложно догадаться, что уже
тогда в душе выпускника гуманитарного факультета, изучавшего Платона, Элиота и рафинированные социологические
теории, зародился протест против всей этой индустриальной мегамашины. Через несколько десятилетий Тоффлер
сформулирует шокирующую мысль: “Работа – это архаичное понятие умирающего индустриального общества. В
постиндустриальном мире не будет никакой “работы” – в основе этой принципиальной и продуманной позиции Тоффлера
будет лежать одно переживание, которое сопровождало его все годы: “Я помогал извлекать 65-летнюю женщину из
окровавленного станка, который только что оторвал ей четыре пальца на руке, и я до сих пор слышу ее крик:
“Иисус-Мария, я больше не смогу работать!”
“Но сегодня, – говорит Тоффлер, – даже когда строятся новые
заводы, цивилизация, превратившая завод в храм, умирает. Что ж, многая лета заводу!”
До сих пор
человечество пережило две великие Волны перемен, каждая из которых практически упраздняла предыдущие культуры
или цивилизации и создавала условия жизни, немыслимые для тех, кто жил раньше. Первая Волна – это аграрная
революция. Вторая Волна – становление индустриальной цивилизации. И сегодня новая цивилизация входит в нашу
жизнь, но многие пока не различают ее и стараются подавить. Безнадежно. “Третья Волна проникает всюду, она
приносит с собой новые семейные отношения, изменения в стиле работы, в любви, в жизни, новую экономику, новые
политические конфликты и, кроме того, изменения в сознании. Человечество стоит перед гигантским прыжком вперед.
Главной ценностью цивилизации Первой Волны является земля; киты Второй Волны – это капитал, рабочая сила,
средства производства; производительная сила Третьей Волны – знания и информация. Символ первой цивилизации –
мотыга, второй – конвейер, третьей – компьютер.
Когда началась (при всех условностях рассуждений о
“начале” в подобной проблематике) цивилизация Третьей Волны? Очень недавно. Тоффлер считает символической датой
начала новой цивилизации 1956 год.
В 1956 году Хрущев произнес свое знаменитое: “Мы вам покажем кузькину
мать!” (В английском переводе Тоффлер цитирует эту фразу так: “Мы вас похороним”; прямой перевод русской речевой
фигуры оказался, видимо, непосилен для американского переводчика.) В этой фразе Никиты Сергеевича с гениальной
краткостью сформулирован глобальный геополитический диагноз и прогноз: главное противостояние мира – это
капитализм и социализм, главный вектор истории в том, что социализм победит и похоронит капитализм.
Но
Хрущев ошибся. Он не знал или не оценил того, что 1956-й – это “первый год, когда в Соединенных Штатах “белые
воротнички” и служащие численно превзошли заводских рабочих с “голубыми воротничками” – первый символический
показатель исчезновения экономики дымящих труб Второй Волны и рождения новой экономики Третьей Волны”.
То,
что едва проклюнулось в конце 50-х, через двадцать лет, в 70-е, стало реальностью, потвержденной массой фактов:
в сфере услуг Соединенных Штатов теперь обращается больше денег, чем в производственном секторе; количество
работников, занятых в производственных операциях в развитых странах, уменьшилось до 12–15%; появился компьютер,
резко увеличилась скорость вхождения инноваций в широкую жизнь (если для широкого освоения фотографии
потребовалось около 110 лет, для массовой телефонии – 50, то для распространения телевидения, транзистора и
интегральной микросхемы хватило соответственно 12, 5 и 3 лет); лавинообразно стала расти ценность и цена
информации и знаний; гигантские корпорации потеснились на рынке новыми малыми компаниями (классический пример
сегодня – “Майкрософт”); активно разрабатываются новые источники энергии; начался бум нетрадиционных форм
духовной жизни.
Все это – передний фронт Третьей Волны.
Тоффлер говорит о следующих признаках современного постиндустриального
общества:
Информационный капитал. Знания становятся основой экономики. Опровергаются классические, в том
числе и Марксова, трудовые теории стоимости. Меняются методы оценки корпораций (в отличие от капитала
индустриального общества, где стоимость организации складывается из стоимости зданий, оборудования, товаров,
капитал Третьей Волны по преимуществу нематериален).
Индивидуализация. Касается всего потребления и
производства. Отмирание серийного производства, массового потребления, массового унифицированного
образования.
Работа. Трансформация “труда” в творчество. Отмирание больших объемов массовой и
легковоспроизводящейся деятельности, присущей экономике Второй Волны; исчезновение различий между работой и
неработой.
Инновационный характер жизни в целом. “Конкурентоспособно только обновляющееся”.
Масштабы. Разукрупнение организаций-гигантов. Тысячи рабочих (служащих), толпящихся в 8 утра у проходной, –
отмирающий образ. Вместо больших коллективов – маленькие подвижные команды.
Организация. Взамен
пирамидальных, монолитных структур управления Второй Волны ищутся и находятся ситуативные, матричные, сетевые
способы управления; управление в рамках временных коллективов, рабочих групп. Сохранение и повышение мобильности
работающих групп с одновременным нарастанием гибкости управления.
Инфраструктура. Самое инвестиционно
емкое и эффективное направление трансформаций. Предполагает постоянное создание и совершенствование самых разных
систем информационной связи (роль которых в экономике будущего не меньше роли дорог в промышленную эпоху).
“Электронные магистрали – сердцевина экономики Третьей Волны”.
Ускорение. “Старая пословица “Время –
деньги” изменяется в сторону смысла: “каждый следующий час дороже предыдущего”.
При этом будущее
соединяет в себе факторы невероятных ускорений (“деньги обращаются со скоростью света, но для передачи
информации эта скорость уже недостаточна”) и неторопливость, оно несет в себе черты коттеджной культуры,
досугового общества. Главной ячейкой жизни (и, если угодно, работы) людей будущего станет электронный
коттедж.
Советская обществоведческая мысль, конечно же, проспала постиндустриальную революцию. Она была
уперта в дихотомию социализма и капитализма, что, как мы видим сегодня, вообще химеры. Для постиндустриального
общества капитализм и социализм середины ХХ века суть две стороны одной и той же медали (открытый и
закрыто-тоталитарный варианты индустриализма). Когда в 1993 году “Литературная газета” поздравила Тоффлера с
оправданием его пророчества о крахе социалистического строя и СССР, он твердо заявил, что дело не только и,
главное, не столько в этом: “Не следует терять чувства исторической перспективы. Подлинная перемена – это закат
индустриального общества. Капитализм и коммунизм были порождением промышленного общества. И если одно из этих
порождений потерпело крах, почему вы пребываете в уверенности, что такой же крах не постигнет второе?”